Хартман Рейчел - Серафина
— Возможно, в конце концов он найдет способ заговорить с тобой, — продолжал Орма.
— Или, возможно, однажды я отправлюсь в Порфирию, отыщу его и пожму ему руку, — добавила я со слабой улыбкой. — Но уж не раньше, чем закончится визит ардмагара Комонота. Пока что у меня слишком много дел. Виридиус отвратительно распределяет задачи.
— Отличная идея, — одобрил Орма, судя по всему, приняв мои слова за чистую монету. — Я, быть может, поеду с тобой. Говорят, порфирийский библиагатон стоит того, чтобы на него посмотреть.
Его страсть к библиотекам заставила меня ухмыльнуться; даже когда я легла в постель, улыбка все не сходила с лица. Сон не шел; в мечтах я уже путешествовала с дядей, разыскивала Летучего мыша и наконец находила хоть какие-то ответы.
7
Из-за того, что лечь пришлось поздно, а встать для ежедневного омовения нужно было рано, я почти не спала. Стоически вытянула рабочий день, но Виридиус все равно заметил мои мучения.
— Я сам почищу, — сказал он, вынимая перо из моих несопротивляющихся пальцев. — А ты сейчас ляжешь на диван и полчаса поспишь.
— Мастер, уверяю вас, я… — Тут мои возражения несколько обесценил широченный зевок.
— Естественно. Но вечером в голубом салоне ты должна показать себя как можно лучше, а у меня есть сомнения, что ты слушала мою диктовку с достаточным вниманием. — Композитор пробежал глазами пергамент, на котором я записывала музыкальные идеи, которые он мне напевал. Брови его сошлись к переносице, лицо слегка побагровело. — Ты набросала его в вальсовом размере. Это же гавот. Танцоры будут друг об друга спотыкаться.
Я собиралась было ему ответить, но тут дошла до дивана. Тот утянул меня вниз, и объяснение превратилось в сон, в котором святой Полипус танцевал гавот на три четверти без всякого труда. Впрочем, у него же все-таки три ноги.
Вечером я все же явилась в голубой салон, причем очень рано, надеясь показаться принцессе, познакомиться с протеже Виридиуса и удалиться еще до того, как прибудет большинство гостей. Но тут же поняла свою ошибку: Виридиуса там вообще еще не было. Естественно, не было; со старого пижона станется заявиться с опозданием. И он даже не поверит, что я приходила, если сбегу до его появления. Все, чего я добилась, — придется мучиться от неловкости еще дольше.
На праздниках от меня никогда не было толку, даже когда я еще не знала, сколько всего мне нужно скрывать. В больших компаниях наполовину незнакомых людей я закрывалась, словно устрица. Судя по всему, оставалось только весь вечер стоять в одиночестве где-нибудь в углу, набивая рот пирожными.
Даже Глиссельды еще не было; вот как идиотски рано я пришла. Слуги зажигали свечи в канделябрах и разглаживали скатерти, украдкой бросая на меня взгляды. Я неспешно прошлась в дальнюю часть салона мимо зоны для гостей с обитыми роскошной материей креслами, мимо позолоченных колонн. Вышла на участок, покрытый паркетным полом и предназначенный для танцев. В углу были кое-как свалены табуреты и пюпитры; я подготовила места для квартета, надеясь, что делаю что-то полезное, а не просто выставляю себя на посмешище.
Явилось пятеро — Гантард, два альта, локтевая волынка и барабан — и я поставила пятый табурет. Они, кажется, рады были меня видеть и совсем не удивились тому, что помощница композитора расставляет пюпитры музыкантам. Может, удастся весь вечер простоять в их углу, переворачивая им страницы и принося эль?
Точнее, вино. Тут все же дворец, а не «Веселая макака».
Потихоньку начали стекаться придворные, все в шелках и парче. Я надела свое лучшее платье, темно-синее, из коломянки, с неброской вышивкой по кромке — но то, что в городе выглядело элегантным, здесь смотрелось убого. Я слилась со стеной, надеясь, что никто со мной не заговорит. Некоторые из придворных оказались мне знакомы: во дворце были профессиональные музыканты — Гантард и остальные — но многие молодые люди при дворе занимались музыкой в часы досуга. Обычно они присоединялись к хору, но вон тот светловолосый самсамец, что стоял напротив, отлично играл на виоле да гамба.
Его звали Йозеф, граф Апсиг. Он заметил, что я на него смотрю, и провел ладонью по пшеничным волосам, будто похваляясь своей красотой. Я отвела взгляд.
Самсамцы славились простотой вкусов, но здесь даже они выглядели нарядней меня. Их купцы в городе одевались в неброские коричневые тона; придворные же наряжались в дорогие черные, стараясь смотреться одновременно роскошно и строго. На случай, если кто-то из гореддцев не мог распознать дороговизну ткани на вид, манжеты их обрамляло пышное кружево, а шеи — жесткие гофрированные воротники.
Нинисские же придворные, наоборот, пытались впихнуть в свой наряд все мыслимые цвета, вышивку, ленты, пестрые чулки, яркие шелковые вставки в разрезах рукавов. Их земли лежали далеко на мрачном юге; там было мало красок — кроме тех, что они носили на себе.
Мне в глаза бросился нинисский треугольный чепец ярко-зеленого цвета на голове пожилой женщины. У ее очков были такие толстые стекла, что глаза за ними казались сварливо выпученными; тяжелые складки вокруг широкого рта придавали ей сходство с огромной недовольной жабой.
Бедная старушка, она чем-то походила на госпожу Котелок.
Нет, это определенно была госпожа Котелок. Этот взгляд невозможно было перепутать. Сердце мое забилось где-то в горле. Оказывается, мне даже не придется ехать в Порфирию; один из моих гротесков стоит прямо передо мной!
Госпожа Котелок, довольно миниатюрная, скрылась за стайкой фрейлин, но через несколько мгновений показалась снова, рядом с рыжеволосым придворным нинисцем. Я двинулась через зал в ее сторону.
Однако далеко мне продвинуться не удалось, потому что в этот самый момент явилась принцесса Глиссельда под руку с принцем Люцианом. Толпа расступилась, оставляя им широкий проход, и я не решилась его пересечь. Принцесса блистала золотом и парчой, белое платье было покрыто жемчужной вышивкой; она лучезарно улыбнулась и позволила одному из нинисцев проводить себя к дивану. Принц Люциан, облаченный в алый дублет королевской гвардии, вздохнул спокойно лишь тогда, когда полные обожания взгляды присутствующих вместе в его кузиной переместились в другой конец салона.
Принцесса Глиссельда выбрала диван полуночного цвета, на который больше никто сесть не рискнул, и принялась самозабвенно болтать с гостями. Люциан Киггс садиться не стал, остался стоять с краю, оглядывая зал; казалось, он вообще ни на секунду не ослаблял бдительность. Музыканты в смежном помещении наконец-то начали играть симпатичную сарабанду. Я поискала глазами госпожу Котелок, но она куда-то исчезла.
