Дмитрий Щербинин - Спящие боги
Вообще–то Царь был несказанно рад по двум причинам: во–первых, из–за этого одеяния, стоимость которого стократно превышала размеры его казны; и, во–вторых, из–за того, что Творимир убил его брата – князя Лесного, которого он давно ненавидел, и собирался подослать к нему наемных убийц.
– Вон она – Ведьма! – испуганно крикнули разом несколько воинов.
На грани видимости, из туманных клубов подымался ее лик. Она глядела на Творимира – в ее взгляде не было укора, лишь печаль, слезы…
– Прости! – проникшись любовью к этой красе, закричал Творимир.
Он бросился к озеру, хотел плыть, но его схватили, повалили, оттащили назад.
– Что же вы! – он жалобно стенал, пытался вырваться. – Ведь подарили мне жизнь!.. Позвольте располагать этой жизнью!..
Над ним склонился Бриген Марк – в черных одеждах. Стало быть – век Царю служил. Предводитель «Черных Псов». Глядел на Творимира со звериной злобой, с презреньем. Сплюнул:
– Предатель!..
Творимир обхватил голову, зашептал:
– Уже второй раз ее предаю… На муки обрекаю…
Когда возвращались к замку, Царь говорил:
– Желаю, чтобы к утру притащили ведьму во дворец…
Воины зашептались. Царь продолжал:
– Ее можете не бояться. Теперь она лишилась колдовских сил…
С дюжину лодок кануло в тумане. Сидящие в лодках взяли сети, но, испуганные – они ждали, что «ведьма» окажет им сопротивление.
У входа в замок, навстречу Творимиру кинулся необъятный жировой шар. Сома, а это, конечно же была она, громко всплеснула руками. Нервно заголосила:
– Ох, уж и не ждала тебя увидеть, милок! Думала – замучили – схватила Творимира за руку. – Бледный–то какой! Ну, ясно – переволновался!.. Надо кушать–пить…
– Не надо… – простонал Творимир, хотя, в самом деле, страстно желал напиться.
– Он у меня в милости! – ухмыльнулся Царь, поглаживая лунные одеяния. – Дать ему лучшее вино и жаркое! Ни в чем не отказывать!..
И вот Творимир вновь в помещении с необъятными бочками: непонятно откуда слышались стоны, чавканье. Он почти не ел, но пил не отрываясь – хотел упиться до бессознательного состояния, но сознание не уходило.
Раскаленным шилом пронзало голову слово: «Предатель!» – оно пилило ноги, разрывало шею, вспарывало живот, выдавливало глаза.
Затем, откуда–то сверху, сквозь стены, пришел мученический стон.
Сома бросилась из помещения, но вскоре уже вернулась и возбужденно заговорила:
– Поймали ведьму! Во двор притащили! Гадость какая! Солнце взошло, всю кожу у нее сожгло! Теперь корчится! Хоть бы убили, но Царь не хочет – потешается…
Творимир зажал уши – со стоном повалился головой на стол. Пролежал так невыносимо долго, но как разжал уши – все тянулся этот мученический стон. Вновь зажал уши – стон не прерывался.
– Хоть бы проткнули мне уши! – так завопил – запустил бутылкой в окружающий мрак.
А потом подбежал к Соме, схватил ее за плечи, начал трясти:
– Ну, что же ты стоишь, а?!.. Давай еще пить! Всю выпивку, какая есть – тащи!.. Давай же!..
И еще что–то вопил, а она подносила все новые бутыли. Он пил не останавливаясь – живот разбух. Стон не прекращался…
Потом он повалился на пол, и затрясся там в судороге – изо рта била рвота. Рвота прошла, а стон не прекращался. Он продолжал пить. Дальнейшего не помнил…
Очнулся в кровати Жары – она навалилась на него своим мясистым, большим, жарким телом, и шипела:
– Ваши остаются здесь неведомо насколько. Так что – мы будем с тобою, сладенький мой…
Но сквозь ее шипенье он услышал стон. Нервно вскричал:
– Что с ведьмой? Она что – еще жива?..
Жара плотоядно ухмыльнулась:
– Перед закатом, кажется еще дрыгалась, но ее отдали на растерзанье собакам…
– Не говори так, слышишь ты!!
– Как угодно, сладенький. А ведьма уже подохла.
– Так кто же стонет тогда?
– Никто не стонет. Ну, разве что я… – и она сладострастно застонала.
Творимира терзало раскаянье, но он не хотел терзаться. Конечно – легче было погрузиться в удовольствия. И он погрузился…
Незаметно пролетела ночь с Жарой, затем день – с Сомой…
Вечно пьяный, бесчувственный, он то пил, то спаривался. Если прежде он никогда не ругался, то теперь постоянно сыпал грубейшей руганью. Раз, неподалеку от покоев Жара столкнулся с каким–то воином. Ему почудилась измена – в пьяном припадке избил воина едва ли не до смерти.
Затем – ползал по полу, по лестнице – его рвало. Увидел – Стреву – страшная, иссушенная, она стояла рядом и ухмылялась. Творимир, словно собака, попытался вцепиться ей в ногу, но она отступила и ударила ногой в челюсть – выбила несколько зубов…
* * *
– А?! Что?! – вскричал Творимир, и вдруг протрезвел.
Перед ним было зеркало. В зеркале отражался мерзкий, распутную жизнь проведший старикашка. Он весь ссохся, изнутри выгорел. Но мучительно набухали мясистые жилы – он уже разлагался, смердел.
Дрожащей, слабой рукой схватил он зеркало, поднес к лицу, проскрежетал:
– Узнаю!.. Я превратился в мумию из склепа!.. Но как же так…
Зеркало выпало, разбилось.
– Ну, все – пора тебе подыхать!
Он едва смог обернуться на этот злой голос: Три Сестры стояли прямо за ним.
Теперь все трое походили на Стреву – глядели на него с презреньем, со злобой.
– Что вы со мной сделали? – заплакал Творимир–мумия.
– Ничего с тобой не делали! – фыркнула Сома.
– Ты уже ни на что не способен! – презрительно бросила Жара.
– Вы состарили меня… – слабым голосом просипела мумия.
– Твоя жизнь кончена. – заявила Стрева. – Теперь пора в склеп!
– Но… – начал было Творимир, но язык больше слушался его – присох к гортани.
И вновь раздался стон Лунной Девы. Он хотел заткнуть уши, но уже не в силах был поднять рук, да и остальное тело больше его не слушалось.
– Аррххх. – застонал Творимир.
– Что, пить захотел? – усмехнулась Сома. – А больше ничего не хочешь?!.. Да кому ты такой нужен!..
И она ударила его в лоб – мумия повалилась на пол, осталась там без движенья.
Ну, а затем сестры понесли его в склеп.
Проходили через затемненный зал. Там шумело пиршество. В полумраке Творимир узнал и Царя, и остальных. Никто их не окликнул, не остановил…
А вот уже и склеп. Ступени во тьму.. Выемка в стене…
Его бросили в эту выемку, повернулись и ушли – спешили к обычным своим делам.
…Он не знал, сколько минуло времени. Бесконечное – тянулось оно. Он не мог двинуться, не мог сказать слова. Бездействие. Часы, дни, годы – сколько минуло времени? Он ничего не знал. Он не чувствовал голода. Он был наедине с собой. Время обернулась страшной пыткой…
