Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-консорт
— Я вот уже здесь! — крикнул я. — Разве это не счастье?.. Посмотрите на меня, и будет вам по полной… Открывайте, а то уйдем, мы не гордые. Или гордые, уже и не помню… А своим хозяевам можете сказать, что барон и баронесса погибли, и больше, наверное, уже не придут с обменным товаром. Как мне кажется. Почему‑то.
За дверью воцарилось долгое молчание, я слышал, как гигант сопит, наконец голос прогрохотал так, что мне восхотелось зажать уши ладонями и присесть:
— Открываю.
Я отступил на пару шагов, маг вообще отбежал чуть ли не на середину зала. Металлическая стена раскололась с сухим треском, я устрашенно увидел настоящий неровный излом, обе половинки пошли в стороны.
Мое спертое дыхание вырвалось из груди с шумом. На той стороне стоит человечек ростом мне по грудь, весь странно бледный, чуть ли не прозрачный, как от постоянного недоедания, светловолосый и с настолько белыми глазами, что видны только зрачки.
Даже губы тонкие и едва заметные, словно недостаток с витаминами, минералами, микроэлементами, и вообще недополучают, как ни странно, солнечного света. Одежда самая обычная, только на мой придирчивый взгляд давно вышедшая из моды, хотя здесь и наверху мода меняется раз в два — три столетия.
— Меня зовут Ричард, — сказал я приподнято, — а это вот как бы могучий маг Хрейдмар. Спешу повторить, что власть наверху поменялась, и если хотите по — прежнему сотрудничать, то партнеров вам выбирать не приходится. Как зовут?
Человечек ответил грустно:
— Гьюки…
— Ничего, — утешил я, — хорошее королевское имя. Знавал я одного тоже Гьюки, так он был крупнее любого огра.
Он смотрел очень невесело, по лицу прошла тень, наконец вздохнул тяжело.
— Да, люди наверху… мрут. Но… вы все знаете?
Хрейдмар посмотрел на меня, я сделал важный вид и кивнул с самым уверенным видом.
— В интересах торговли я не задаю, как вы понимаете, лишних вопросов. Любой из них может оказаться лишним, особенно если коснуться законности сделок или установления прежнего владельца. Потому цены назначаем мы… однако барон был нашим добрым другом, так что из уважения к покойному и храня святость тайных соглашений, что бывают особенно выгодны, просто продлеваем уже заключенные и намерены им следовать, если не случится что‑то непредвиденное.
Хрейдмар подошел и встал рядом, хотя я вижу, что ему здорово не по себе, но ревущего гиганта нет, этот плюгавенький и есть тот, кто говорил, голос тот же, только теперь хиленький, явно дверь усиливает и превращает в грозный рев.
— Мы подтверждаем, — сказал этот Гьюки, — условия будем соблюдать и дальше.
Я кивнул:
— Отлично. А теперь нам нужно взглянуть, как вы тут устроились.
Он запротестовал:
— Почему? Вы не должны вторгаться на нашу территорию!
— Вы так думаете? — спросил я. — Это и наша, так как находится над суверенным замком, а согласно межкоролевской конвенции о базовых либеральных правах королей, все, что находится над нашими юриспрудентными землями, принадлежит нам, будь это пролетающие птицы или крылатые свиньи, а также все, что в недрах и даже ниже. А вы, эта, в недрах. Наших, если говорить дипломатически прямо и по — государственному как бы прямо!
Он поежился, сказал отчаянным голосом:
— Вам туда заходить нельзя!
— Почему? — спросил я. — Ямы — ловушки? Убьет чем‑то тяжелым?.. Упадем в воду и утопнем, как два топора с железными ручками, украшенными золотом и этими, как их, яхонтами?
— Нет, — ответил он упавшим голосом, — но мы договорились с бароном, что он никогда не…
— Что?
— Просто оставляет то, что приносит, здесь, а потом уходит.
— Что, даже не забирая нарытое вами золото?
— Ну, конечно, забирая…
— Ага, то‑то и оно!
— Это же совсем другое! — сказал он жалобно.
— Мы тоже так будем делать, — заверил я, — не причиним вам никакого вреда, так как экономически невыгодно, а это самый главный довод в пользу святости миролюбия и демократического сосуществования. Однако должен увидеть, что здесь все для нас безопасно.
— Да безопасно, безопасно!
— А вдруг, — спросил я зловещим шепотом, — затеваете выбраться наверх огромной армией и всех убить?
— Не — е-ет!
— А поработить?
— Тоже нет!
Я сказал со вздохом:
— Я тоже никогда не понимал этого сдвига психики… но почему‑то стараются… эта, поработить?
— Мы не стараемся, — заверил он.
Я подумал, спросил:
— А замок не провалится в тартарары? Яму вы наверняка вырыли тут слишком уж…
Он вскликнул:
— Нет!.. Мы копаем только вниз! Только!..
Я сказал потвердевшим голосом:
— Знаете ли, что‑то мне как‑то и не весьма зело ндравится наш разговор. Потому по праву суверенного властелина данной территории, чьи права распространяются и вглыбь, как уже рек, собираюсь вежливо и твердо переть дальше, ибо да!
Хрейдмар делал мне знаки, что, мол, пора отступить, увидели больше, чем вчера, надо умерить аппетиты, нечего лезть на рожон, пора и честь знать.
Я покачал головой, чести никогда не бывает много, и, отстранив человечка со звучным именем потомка бургундских королей, двинулся вперед.
Он ринулся следом, мое сердце колотится учащенно, но все‑таки это не воин и не маг, страшиться нужно чего‑то совсем иного, только бы Хреймдар не сплоховал…
— Вам нельзя, — умолял он, едва не плача, — вам нельзя…
— Человек проходит как хозяин, — сказал я, — по просторам… ну, тут не разгуляешься, однако… Ого, а это что?
Я толкнул дверь, тоже металлическую, но уже не массивные ворота, а более жилую, что ли. Распахнулась без скрипа, я вышел на ту сторону, медленно холодея всем телом.
В полусотне шагов пещера прерывается широким ущельем, что раскалывает и стены, уходя в обе стороны во тьму. Хреймдар пустил рой искр, затем другой, чуть левее, но везде тот же ужас.
Через ущелье перекинут ствол дерева, вроде бы не окаменевший, но слишком уж широкий, а если сорваться, то падать весьма и весьма, а я вряд ли успею превратиться во что‑то крылатое да еще ухватить Хреймдара.
Гьюки сказал со злой гримасой:
— Вам здесь не пройти.
Мы подошли ближе, и я начал понимать, о чем говорит этот подземник. Вблизи ущелье еще шире и страшнее, однако и перекинутый ствол в виде моста выглядит массивнее и надежнее. На том берегу ствол утолщается, огромные корни кое — где высовываются из скальной породы, но чувствуется, что углубились очень далеко и надежно.
Я перевел взгляд на эту сторону, сердце стукнуло еще тревожнее. Не от страха, это недопонимание, чего так не люблю. К этому краю ствол утолщается тоже, а вместо высохших ветвей в землю уходят самые настоящие корни.
