Гай Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-консорт
Хрейдмар спускался медленно и осторожно, дважды останавливался, чтобы выпустить рой красных искр, а когда спустился ко мне, уже тяжело дышал, а глаза блестят тревожно и с ожиданием чего‑то этакого.
Комната, куда попали, небольшая и наполовину завалена рухнувшими сверху глыбами, но дальше виден арочный проем, оттуда льется бледный розовато — оранжевый свет.
— Вперед, — сказал я бодро, но сердце колотится. Почему‑то все в такие места ходят с женщинами, это в древности спутником был либо Энкиду, либо Ватсон, либо Санчо Панса, а теперь обязательно женщина, перед ней и выпендриваться удобнее, и не так стыдно, когда сплоховал, женщина ж еще слабее… хотя да, в последнее время как‑то не совсем. — Вперед, разве мы не те самые, которые?
Он шел за мной молча, часто оглядывался, время от времени создавал рой красных искр, что освещают достаточно слабо, хоть и освещают, зато потом, когда гаснут, становится совсем темно.
Я поинтересовался:
— Сзади что‑то интересное?
— Полководец, — буркнул он, — должен чаще смотреть назад, чем вперед.
— Мне повезло — ответил я, — удалось миновать эту личинку.
— А еще, — сказал он язвительно, — кто не оглядывается назад, не заглянет вперед.
— Не понимайте все так буквально. Во многой мудрости много печали…
Мы прошли под красивой изогнутой аркой, открылся огромный старинный зал непонятного назначения: под стеной напротив входа возвышение из серого камня, но слишком высокое, чтобы служить местом для трона, хотя с обеих сторон толстые колонны, плотно прилегающие к стене, а между ними вычурный барельеф, но никаких изображений чего‑то понятного, только изысканный и даже манерный орнамент из геометрических линий, даже ни единого круга или овала.
— Я с детства не любил овал, — пробормотал я, — я с детства угол рисовал…
Он спросил в недоумении:
— Ваше высочество?
У колонны слева на добавочном постаменте каменная чаша, а на ней еще одна, над чашей висит оранжевое солнце, что издали показалось яркой свечой.
Чашу оплела паутина, так что этот огонь дает только свет, иначе бы все здесь уже полыхало. Теперь я замечал множество сухих стеблей, торчат из щелей в полу, из стен, вдали выступают из полутьмы еще колонны, наверху такие же огни, но оттуда свешиваются целые плетни жилистого хмеля.
Листья сморщились и засохли, на полу их целый ковер, тоже розового и желтого цвета. Впечатление такое, что либо этот зал когда‑то был на поверхности, либо это какой‑то особый хмель, способный расти без солнца и света.
Свод сильно выгнутый, способный выдерживать большое давление, неудивительно, что замок даже не чувствует такие пустоты внизу.
Дальше на пути несколько опрокинутых светильников на высоких ножках из растопыренных у основания железных прутьев. Мы двигались быстро, хотя и осторожно, а когда переступили через скатившиеся откуда‑то глыбы, то вступили в новый зал.
Я зябко повел плечами: вдоль стен несколько светильников, однако каменные пол и свод в холодных синих тонах, напомнивших о лютой и беспощадной зиме.
Все четыре стены в сильно вытянутых кверху стрельчатых арках, множество тонких полуколонн, контрфорсов, что увеличивают прочность здания, но здесь просто украшение, как и вон те ордерные композиции.
Даже не контрфорсы, а больше похожи на пилястры, что вообще‑то одно и то же, но пилястрами стали называть их ближе к нашему времени…
— Жутковато, — прошептал Хреймдар, — но красиво.
— Вы же колдун, — сказал я с укором.
— Не колдун, а маг, — поправил он с достоинством. — Или хотя бы чародей.
— Да хоть волшебник, — ответил я, — все равно вам не к лицу любоваться искусством.
— Почему?
— Маг, — сказал я наставительно, — это ученый. Он такую хрень замечать не должен. А если увидит, что я восхищаюсь, должен алгеброй гармонию померить и сказать, что раз пропорции нарушены, то все это ерунда.
— Ерунда, — согласился он. — Зато какая красивая!
Глава 10
Мы осторожно прошли на другую сторону зала, под ногами нечто мягкое, словно двигаемся по давно истлевшему толстому ковру, что хоть и рассыпался в пыль, но сохранил структуру. Жутковатое ощущение вообще‑то.
Третий зал больше похож на пещеру, хотя сохранил четырехугольную форму. Все стены закрыты наплывами сталактитов, пол тоже неприятно белый и, как спина гигантского дракона, весь в торчащих шипах сталагмитов, похожих на зубы исполинской акулы.
Даже не понять, какие здесь стены, лишь сталактиты и сталагмиты, белые и блестящие, как сосульки, полупрозрачные даже, и только на дальней стене темнеет свободное место.
Хрейдмар не понял, почему я сразу направился туда твердым шагом царя природы, но арочная форма не может быть случайной, и когда я пересек зал, петляя между острыми зубами, каждый в половину моего роста, там уже проступила из темноты стена, но не каменная, а из затейливо расписанного металла.
Литье настолько искусное или ковка, но металл весь в изысканных узорах, что скорее напоминают мир высшей математики, чем растений или животных, так понятных простому человеку.
Хрейдар шел рядом, я не смотрел в его сторону, но ощутил, как он напрягся без всякой видимой причины.
Через пару мгновений на металле проступил багровый круг размером с обруч сорокаведерной бочки, расширился и даже потек крупными каплями.
— Что это? — спросил я.
— Не знаю, — ответил он нервно.
— Странно, — сказал я, — мне показалось, это вы его и сделали.
— Я только почувствовал, — сказал он, защищаясь, — что произойдет что‑то… Но что, не понимаю.
— Не шарахнет?
— Это мы должны шарахаться, — ответил он, — лбами, пока не расшибем.
— Стену?
— Да, — сказал он сквозь зубы, — стену. Какая стена выдержит удар рыцарского лба? Что нужно делать?.. Заклинания? Но у меня их сотни, и каждое нужно готовить долго.
— Не знаю, — ответил я. — Был бы у меня мой молот… гм… а так что я могу? Только, будто стал вежливым, подойти и постучать?
Я погркжал кулаком в металл.
— Эй, там!.. Спите, что ли? Счастье свое проспите!
Маг вздрогнул, о себе вообще молчу, когда через несколько мгновений из‑за двери раздался могучий рев:
— Какое счастье?
Голос шел хоть и с той стороны стены, но на высоте в два моих роста. Я струхнул, а маг отступил и оглянулся на дорогу, которой мы пришли.
— Я вот уже здесь! — крикнул я. — Разве это не счастье?.. Посмотрите на меня, и будет вам по полной… Открывайте, а то уйдем, мы не гордые. Или гордые, уже и не помню… А своим хозяевам можете сказать, что барон и баронесса погибли, и больше, наверное, уже не придут с обменным товаром. Как мне кажется. Почему‑то.
