Карен Миллер - Утраченная невинность
Холз зажигал свечи в специальной нише, вырубленной в белой стене. Одет он был в самый торжественный наряд — пурпур, золото и серебро искрились в пламени свечей. Выглядел служитель Барлы ужасно уставшим и постаревшим. Казалось, горе невыносимой тяжестью давило на плечи и мешало двигаться, а ритуальный головной убор казался слишком тяжелым. Старик повернулся навстречу вошедшим.
— Ваше высочество! — Он шагнул к Гару, открывая объятия. — Мальчик, мой дорогой мальчик! Ну, как ты себя чувствуешь?
Стиснув зубы, Гар безропотно перенес объятия старого жреца и, отступив на шаг, сухо произнес:
— Довольно неплохо. Как вы?
Из покрасневших глаз Холза потекли слезы.
— Воистину, сердце мое разбито.
— Что дало обследование тел членов моей семьи?
Холз украдкой посмотрел на Никса.
— Ах да… да… Обследование. Мастер Никс, вы?..
Никс откашлялся:
— Капитан Оррик обязал нас хранить результаты осмотра в тайне, пока следствие не будет полностью завершено.
Гар кивнул:
— Эшер, пошли к капитану Оррику с приказом доставить отчет о следствии в Тайный Совет через два часа, считая с этой минуты. Ты тоже должен там быть. Оденься подобающе.
— Я? — уточнил потрясенный Эшер.
Гар не удостоил его ответом.
— Никс, — продолжил он, — поскольку обследование закончено, Холз сделает сообщение как от своего, так и от вашего имени. Полностью посвятите себя заботам о Дурме. Отправляйтесь к нему прямо сейчас и не беспокойте меня, пока не будете готовы сообщить, что он очнулся и готов выполнять обязанности Главного мага.
Никс изумленно смотрел на принца.
— Ваше высочество… — только и смог он вымолвить дрожащим голосом.
— Теперь я хочу остаться один, — сообщил Гар, обводя присутствующих холодным взглядом. — Уходите.
Кроме входной, в прихожей была еще только одна дверь — та, что вела в мертвецкую. Гар решительно распахнул ее, вошел и захлопнул дверь за собой.
Наступила тишина. Мастер Никс растер ладонями лицо и пробормотал:
— Ну, что ж… Род уходит и род приходит…
— Бедный мальчик, — сокрушенно молвил Холз, качая головой. — Ясно, что он раздавлен несчастьем. Но держит себя в руках — это очевидно. Видит Барла, Гар — замечательный юноша, но его обуревают страсти, которые он старается скрывать. Хотелось бы знать, каким образом мы сможем убедить его…
Спохватившись, он посмотрел на Никса. Потом оба уставились на Эшера.
Тот стоял, скрестив руки на груди и бесстрастно глядя перед собой.
— И нечего на меня так смотреть, — сурово сказал он. — Я не специалист в вопросах смерти. Вы, Холз, служитель Барлы и податель благих советов, а вы, Никс, лекарь августейших тел. Ваши должности священны. А я? Меня наняли. Поэтому я просто предлагаю вам делать то, что велел наш добрый принц. Если только вы не подумываете о том, чтобы найти себя на новом поприще, и не мечтаете сменить обстановку.
С этими словами он и вышел, оставив стариков наедине с их мыслями, чтобы побыть наедине со своими.
Тайный Совет. Тайный Совет? Интересно, что же задумал Гар?
* * *В мертвецкой было холодно. А как же иначе? Мертвая плоть разлагается. Даже если использовать магию, в конце концов, неживые тела начинают разлагаться. Значит, надо помешать природе делать свое дело. Использовать все возможные средства, но замедлить процесс тления.
Холод пробирал до костей.
Дрожа и не открывая глаз, Гар вжался спиной в тяжелую дверь. Ему вполне хватило одного взгляда на три тела, обернутые в саван. Вот они — лежат перед ним на простых деревянных столах. В чем еще он хотел убедиться? Что увидеть?
Бесчувственные лица. Неподвижные губы. Бездыханные тела.
Но если бы он не пришел, то никогда не смог бы поверить, что этот кошмар — реальность. Так бы и вскакивал по ночам всю оставшуюся жизнь и твердил себе: нет, нет, все это только страшный сон, на самом деле ничего не случилось!
Мысль об этом показалась ему невыносимой. Он должен был увидеть. Как бы больно, как бы ужасно, как бы невероятно тяжко ни было, он должен смотреть. Увидеть, чтобы лишиться последних глупых надежд. Смотреть, пока до сознания не дойдет вся неизбежность той новой реальности, в которой ему теперь предстоит жить.
Он медленно открыл глаза. И только теперь заметил цветы. В нишах стояли вазы, полные розовых памарандусов. Их приторно-сладкий аромат наполнял помещение. От него щекотало в носу. Першило в горле.
Его чуть не стошнило.
Переборов себя, он сглотнул подступившую к горлу слюну. Сглотнул через силу, как прошлой ночью глотал снадобья, которыми его потчевал Никс. Что ж, королям кислые пилюли приходится глотать часто.
А он почти стал королем.
— Знаю, ты никогда не доверяла мне, Фейн, — обратился он к самому хрупкому из завернутых в саван тел. — Но я и в самом деле не хотел становиться Заклинателем Погоды. Жаль, недостало времени убедить тебя в этом. Где бы ты сейчас ни находилась, теперь ты мне веришь?
Молчание.
Он шагнул от двери. Ежась от холода, обхватил себя руками, спрятав мерзнущие пальцы под мышками. Сделал еще шаг вперед, затем еще и оказался на расстоянии вытянутой руки от своей семьи, неподвижно лежащей перед ним под белыми покрывалами. Выполняя ритуал, Холз аккуратно уложил на грудь каждого покойника букетик цветов. Цветы лежали совершенно неподвижно, напоминая вколоченные в грудь гвозди и лишний раз подтверждая тот факт, что эти люди мертвы.
— Не знаю, что сказать тебе, отец. Мама. Сестренка. Вы умерли, а я жив. Что я могу сказать перед лицом такой большой беды. Что мне жаль? Вряд ли эти слова годятся.
Что-то не то… что-то было не так с телом отца. Начиная от плеч, он казался совершенно плоским.
Гар заставил себя не думать об этом.
— Дурм тоже выжил, — произнес он. — Никс считает, что надежды мало, но мне не верится, что он умрет. Наверное, придется назначить его преемником Конройда, если старик скончается, но, думаю, Дурму это не понравилось бы. Мне и самому эта мысль чертовски не нравится.
Он задержал дыхание, словно надеясь услышать ласковый, укоряющий голос матери. «Не бранись, милый. Это некрасиво». Нет. Тишина. Он смотрел на ее тело в ожидании, что она заговорит. Из-под савана выбился локон. В неярком свете мертвецкой он отливал золотом — совсем как когда-то, еще вчера, и так давно, много-много лет назад… Золотистые волосы, ее смех… Он протянул руку, собираясь накрутить завиток себе на палец и потянуть — как он это делал в детстве.
И не смог. Что, если эти золотистые локоны окажутся мертвыми — такими же мертвыми, как и она сама? Что, если они рассыплются в пальцах, как сухая солома, поднятая ветром с земли? Это было бы осквернением святыни…
