Энгус Уэллс - Повелители Небес
Я возвратился на корму, где и застал Керима в лучшем расположении духа.
— Могу поклясться, что нам удастся достичь Инисвара не позднее завтрашнего полудня, — сказал он мне, — так что мы будем идти не останавливаясь всю ночь. Я отправляюсь на боковую, а ты ложись где пожелаешь.
Я кивнул, а он передал руль одному из Измененных и скрылся в своей маленькой каютке. Повеяло холодком, я закутался в плащ. Члены команды достали из-под своих скамеек разноцветные одеяла и улеглись спать по трое с каждого борта. На носу и корме зажглись ходовые огни, а я принялся изучать рулевого. Тот был старше прочих матросов, в его черных прямых волосах, окаймлявших обветренное лицо, уже виднелась седина. В зубах рулевого торчала маленькая глиняная трубка, чубук которой мерцал красноватым светом в ночной тьме. Я решил, что настало самое подходящее время для удовлетворения моего любопытства, и подошел к нему.
— Ты давно служишь у Керима? — спросил я.
— Да, господин, — ответил матрос.
— А как давно? — снова поинтересовался я.
Он пожал могучими плечами.
— С тех пор как постарел.
— А я всю свою жизнь в море, — сказал я. — Мой отец рыбак.
Мой собеседник промолчал и только кивнул головой. Я спросил, как его имя, и он ответил:
— Борс, господин.
— А меня зовут Давиот, — представился я. Он снова кивнул в ответ.
Рулевой, совершенно очевидно, не желал разговаривать со мной, но от меня не так-то легко было отделаться.
— А откуда ты? — спросил я.
— Из Дюрбрехта, господин, — отозвался он.
— Я туда и еду, — сообщил я. — Буду учиться на Летописца.
Борс кивнул. Не могу сказать, был ли он так занят своей работой или его вообще не интересовал разговор, но лицо его не выражало никаких эмоций. Стыдно признаться, но он в тот момент действительно показался мне похожим на корову, которая задумчиво жует жвачку и отмахивается хвостом от назойливых мух. Стараясь все-таки вовлечь рулевого в разговор, я заявил:
— Я люблю море, а ты?
Он не удостоил меня ответом, словно бы я задал какой-то совершенно ничего не значащий вопрос, но я не сдавался:
— Тебе нравится на «Морском Коне»?
Широко открытые глаза матроса сузились, и по его лицу можно было бы подумать, что внутри у Борса происходит напряженная работа мысли, цель которой — определить, что же означает слово «нравится». В конце концов он снова молча пожал плечами.
Я осмелел.
— А что тебе известно об Ур-Дарбеке? — настаивал я. — Мне говорили, что люди твоего племени живут там свободными.
Я понял, что попал в точку — хотя и на секунду, но лицо его изменилось. Глаза широко раскрылись и тут же снова сузились. Табак в трубке вспыхнул огнем, когда Борс сделал сильную затяжку.
— Ничего, господин, — ответил он.
В его тоне было что-то такое, что исключало дальнейшие вопросы. Как ни печально, но, несмотря на мое неуемное любопытство, я вынужден был признать, что вразумительных ответов я не дождусь. Такое положение дел только еще более подливало масла в огонь моей любознательности.
— Совсем ничего? — все-таки спросил я, не желая сдаваться.
— Нет, господин, — ответил он и добавил: — Совсем ничего.
Я вздохнул и попробовал зайти с другой стороны:
— Почему ты называешь меня господином? Ведь я не твой хозяин.
— Ты из людей Истинной веры, — ответил он.
— И всех Истинных называют господами? — спросил я.
— Да, господин.
— А много ли людей твоего племени в Дюрбрехте? — спросил я.
Он ответил:
— Да, господин.
Мне стало ясно, что с Борсом мне не справиться, ответов на свои вопросы я не получу. Я стал размышлять, являлась ли причиной тому его, так сказать, бычья сущность, или такое поведение вообще было естественно для Измененного, или же он что-то скрывал. Совершенно очевидно, что он знал об Ур-Дарбеке больше, чем желал сообщить мне. Я сдался, дальнейшие вопросы были бесполезны.
— Пойду, пожалуй, посплю, — сказал я и услышал в ответ:
— Да, господин.
Я перенес свой узел на носовую палубу, завернулся в плащ, положил пожитки себе под голову в качестве подушки и уснул под всплески воды за бортом. Во сне я командовал галерой с командой из суровых молчаливых Измененных, которые неизменно отвечали мне: «Да, господин».
К полудню мы были в пределах видимости Инисвара — крепости, которая оказалась даже крупнее Камбара, что делало Инисвар самым большим из городов, которые мне доводилось видеть. Его строения полукольцом охватывали уютную бухту. Отлогие пригорки, точно опущенные вниз рога быков, спускались к песчаному берегу. Дальше на горе, за домами, высилась сторожевая башня. Керим провел «Морского Коня» мимо отмелей к молу, возле которого мы и ошвартовались.
Я было надеялся, что смогу выйти на берег, но капитан сказал мне, что он собирается пробыть лишь столько времени, сколько понадобится, чтобы забрать нового пассажира. Я остался на носу судна. Приготовили еду, и мы поели. Керим, как я полагал, отобедал на берегу, потому что прошло некоторое время, прежде чем он появился на молу в компании небольшой группы людей, которые провожали паренька моего возраста. Он был меньше меня ростом, рыжеволосый, с потерянным выражением на лице, точно его душа разрывалась между радостным волнением и обеспокоенностью перед неясным будущим. Одет этот паренек был точно так же, как и я, только у него не было кинжала. Стоило новичку вступить на борт, как я понял, что он чужой в море.
Керим представил нас. Нового пассажира звали Пирдон. Я проводил его в носовую часть и, едва мы отчалили и палуба под нашими ногами зашаталась, увидел, как побелело его румяное лицо.
— Я не так уж часто плавал по морю, — поведал мне Пирдон.
Я важно кивнул, чувствуя свое превосходство, и пообещал ему:
— Ты быстро привыкнешь.
Воды Фенда были спокойны, нас лишь слегка покачивало, когда галера на веслах выходила из бухты, но лицо Пирдона потемнело и покрылось красными пятнами. Паренек схватился за планшир и, к моему глубокому изумлению, воскликнул:
— О, Господи Боже, почему мне нельзя было отправиться в путешествие верхом?!
Тут я вспомнил свой первый печальный урок верховой езды и поинтересовался, может ли он ездить на лошади. Новичок кивнул и пробормотал что-то такое, после чего у меня не осталось сомнений в том, что для него это такое же обычное дело, как для меня стоять на палубе. Тут парень дернулся и перегнулся через борт. Его тошнило. Мне стало жалко Пирдона, и я принес ему чашку воды.
— Может, у Керима есть какое-нибудь лекарство, — сказал я. Оставив беднягу страдать от качки на полубаке, я направился на корму.
