Энгус Уэллс - Повелители Небес
Я уже готов был прыгнуть на палубу, но мои друзья удержали меня, давая понять, что еще не время. Измененные, выстроившись вереницей, разгружали корзины, кипы и мешки, передавая их из рук в руки с такой же легкостью, как дети перекидывают друг другу мячик. За работавшими наблюдал человек, в котором я сразу определил хозяина. Я спросил у Рекин, как его зовут, и она ответила мне, что его имя Керим, Я готов был стоять до тех пор, пока не кончится разгрузка и погрузка товаров, но Андирт заявил, что умирает от жажды, и мы направились в пропахшую пивом и рыбой таверну. Собравшихся в зале людей нетрудно было определить как моряков и прочий портовый народец. Одну сторону занимала группа Измененных. Мы сели за стол недалеко от выхода, и Андирт заказал всем пиво и рыбу. Через открытую дверь мне было видно галеру, так что я мог есть и пить, одновременно наслаждаясь ее видом.
Я было сорвался со своего места, увидев, что цепочка Измененных распалась и грузчики нестройной толпой направились к таверне. Рекин положила руку мне на плечо:
— Не все дела еще закончены, и капитан, наверное, тоже голоден. Он не уйдет без тебя.
Я сел. Прошла целая вечность, прежде чем Керим вернулся, хотя солнце едва успело перевалить зенит, а прилив еще только начинался. Одним махом допив свой эль, я схватил узел с вещами, увидев на причале капитана, который достал из своей рубахи рожок и дунул в него, созывая команду. Измененные послушно направились к галере. Я видел, как Андирт шепнул что-то Рекин, но внимание мое было поглощено «Морским Конем» и его капитаном. Опережая своих спутников, я вышел из таверны, едва удерживаясь от искушения побежать.
Команда взошла на борт, и Керим повернулся к нам, поднимая руку в знак приветствия. На фоне своих великанов-матросов он выглядел маленьким, но среди Истинных мог считаться человеком среднего роста. Он был еще не стар, моложе моего отца, как я подумал. Волосы его и борода выгорели и побелели от соли.
— Приветствую вас, — произнес он на удивление низким голосом. — Это мой пассажир?
Прищуренными от привычки вглядываться в залитые солнцем морские просторы глазами он бесстрастно разглядывал мою персону. Я почувствовал, что он как бы оценивает меня и ждет чего-то.
— Да, — сказал я, — меня зовут Давиот.
Керим безразлично кивнул и сказал:
— Тогда поднимайся на борт, парень. Я не собираюсь пропускать прилив.
Его манера выражаться мне не понравилась, но здесь он был хозяином. Я обернулся к моим спутникам, внезапно чувствуя острое нежелание расставаться с ними. Рекин улыбнулась и взяла мою руку:
— Прощай, Давиот. Бог да будет с тобой, и пусть пути твои однажды приведут тебя сюда.
Меня немного ошарашила резкость такого напутствия, но в глазах жрицы я видел лишь нежность и понимал, что она всего лишь хочет сократить грустные минуты прощания. Я сказал:
— Прощайте же и вы, Рекин и Андирт. Вам обоим я останусь благодарен навек.
Сотник осклабился и сжал рукой мое запястье, как принято среди воинов.
— Может, Дюрбрехт сумеет заслужить твое благорасположение, — сказал он.
Я кивнул, стараясь подыскать какие-нибудь подходящие к случаю слова, но, так и не найдя их, молча повернулся и последовал за капитаном по трапу на палубу галеры.
Керим указал мне в сторону кормы, где я увидел небольшую надстройку, возвышавшуюся над рулем. Двое Измененных отдали швартовые канаты и ловко вскочили на борт. В следующую секунду трап был убран. Гребцов было по шестеро с каждой стороны, еще два матроса стояли у мачты. Гребцы оттолкнулись веслами от причала, Керим отдал приказ, и нос «Морского Коня» развернулся в направлении открытого океана.
Я посмотрел назад и поднял руку в последнем прощальном приветствии. Рекин и Андирт махнули в ответ и ушли.
— А тебе не впервой выходить в море, — отметил Керим, посмотрев, как я держусь на палубе.
— Я родился в Вайтфише, — ответил я.
Он кивнул, одной рукой небрежно опираясь на румпель, управляя судном с такой же привычной легкостью, как Андирт лошадью. Заговорил он снова не раньше, чем мы, оставив позади порт, спустились к устью реки. Там он крикнул гребцам, чтобы сушили весла, и велел поднять парус. Бледно-голубой парусиновый треугольник, раздуваемый ветром, понес нас в море.
— Спать будешь на палубе, — сказал мне капитан. — Каюта здесь всего одна, и она — моя. Если Богу будет угодно, мы достигнем Дюрбрехта до зари дня Эннаса.
Как я уже говорил, мое знакомство с географией Дарбека было весьма поверхностным, но меня все-таки насторожила такая уверенность, и я сказал:
— Что-то уж очень быстро. А вы уверены, что ветра будут благоприятствовать нам?
— Уверен, что ветер не переменится, — ответил он, — ну, а если нет… — Он махнул головой, подбородком указывая на замерших в ожидании гребцов. — Тогда этим дармоедам придется попотеть на веслах, так что нечего об этом беспокоиться.
Могучие люди на грубых скамьях вовсе не казались мне «дармоедами», но я все понял. И все же, возмущенный его пренебрежительным тоном, я не удержался еще от одного вопроса:
— Всю дорогу до Дюрбрехта?
— Если потребуется, — бросил он с таким видом, который немедленно вызвал у меня раздражение. — Ты не встречался раньше с Измененными, а?
— Видел их в Камбаре, — ответил я.
Керим снова усмехнулся и сказал:
— В порту? Когда они таскали разные там корзины?
Я уже начал понимать, что в его обыкновении задавать такие вопросы, с помощью которых он старался показать всю глубину моего невежества. Все, что мне оставалось делать, это кивнуть и честно признаться, что он прав.
— Нельзя сказать, что ты видел их за работой, пока не случится посмотреть, как они выгребают против штормового ветра, — заявил Керим. — Это отборный народец, все до одного. Взращены на основе лучшего скота, вот так-то. Надо будет — прогребут всю дорогу до Дюрбрехта без остановки и глазом не моргнут.
Я не знал, правду он говорит или же хвастается. Конечно, гребцы были гиганты, с огромной мускулатурой, но все равно казалось маловероятным, что даже они смогут работать веслами так долго без отдыха. Я посмотрел Кериму прямо в глаза, и мой взгляд говорил сам за себя.
Он снизошел до улыбки, пожал плечами и сказал:
— Может быть, я и хватил немного лишку. Может, и не весь путь, но я совершенно точно знаю, что они могут работать не останавливаясь целые сутки.
В его голосе я услышал гордые нотки. Такие бывают у людей, когда они говорят о животных-рекордсменах: о прекрасной охотничьей собаке или о дорогой лошади. Я-то думал об Измененных как о людях, которые ничем не отличаются от меня (разве что силой и размерами), в то время как Керим видел в них объекты своей собственности, тщательно подобранных животных, чьи необычайные способности должны вызывать в окружающих особое уважение к хозяину.
