Елена Костромина - Трафарет вечности
— Елена Владимировна! Доброй ночи! Вас Беляев беспокоит…
Из трубки донесся энергичный старушечий голос:
— Доброе утро, Феденька! Четвертый уж час! Кроме тебя с твоими нехристями в здании и нет никого! — Елена Владимировна была женщина строгая, дисциплину уважала и болтающихся без дела врачей не одобряла в принципе.
— Ах, вот как… Мне очень жаль беспокоить вас просьбами в такой час… — елейно начал Федор.
— Да идет Кузьма, идет. Уж пущу его, — к Кузьме Елена Владимировна питала настоящую слабость.
— Спасибо, спасибо, дражайшая Елена Владимировна! — обрадовался Федор.
— Спасибо на стол не поставишь! Причитается с тебя, Федя, — намекнула суровая вахтерша на единственную ценность, которой обладал Федор в своей лаборатории.
— Чуть что, так сразу! — радостно возвестил Федор, благо ректификата в лаборатории было навалом.
Через несколько мгновений в комнату вошел Кузя. В электрическом свете подвала стало видно, что этот смуглый русоволосый парень не так молод, как кажется. Нет, на самом деле на вид лет ему было не более тридцати, но в зелено-карих глазах было странное выражение, присущее долго жившим и много видевшим людям.
— Как вы не боитесь дракониху на входе?! — в бессчетный раз риторически вопросил в пространство Кузьма вместо приветствия.
Слабость, что питала к нему строгая Елена Владимировна, вызывала в нем чувство некоей неловкости. Под приветственные бормотания врачей, он пожал всем руки, хлопнув Федора, вместо рукопожатия, по запястью. Руки Федор берег, без надобности никому не протягивал.
— Боимся, как ее не бояться, — ответил здоровый широкоплечий парень, Михаил, в котором даже при хорошем воображении нельзя было заподозрить великолепного пластического хирурга, которым тот являлся.
— Пельмешку хочешь? — гостеприимно предложил Кузе молодой хирург-ортопед, Алексей, кому досталась очередь съесть последний пельмень. Злые языки говорили, что хирург он отвратительный, просто переломы от прикосновения его рук сами собой срастаются, а кривые кости — выпрямляются.
— Хочу!
Кузьма подошел к столу и молниеносным движением ударил тарелку по краю. Пельмень вылетел из тарелки как пуля, и Кузя ловко схватил его на лету зубами. Врачи понимающе переглянулись.
— Угощайтесь, — Кузя вытащил из сумки здоровенный сверток и положил на стол.
Внутри обнаружились пакеты с солеными огурцами, салом, сыром, резаный черный хлеб, жареная курица без ноги.
— Ешьте!
— Спасибо, — отозвались врачи.
— А пить есть чего? — радостно спросил Кузя.
— Открывай кран да пей! — пожал плечами Федор, — Неужели жалко дистиллята для лучшего друга?
Кузьма подошел к лабораторному столу, над которым уютно висел дистилляционный агрегат, открыл кран у бутылки с надписью "Дистиллированная вода", с интересом принюхался и, до половины наполнив стакан прозрачной, как бриллиант, жидкостью, одним махом выпил ее. Поморщившись, он ухватил со стола огурец, стал с хрустом его жевать.
— Хороша у вас водичка!
На это ему никто не ответил — пока он пил, курица была разодрана в клочья и все сосредоточенно жевали. Федор, не участвовавший в дележе жареной птицы, смотрел на все это с некоторой грустью, и Кузя, в который раз удивился — почему Федор не ест кур?
— Откуда такие экологические харчи? — грустно спросил Федор, мастеря себе бутерброд из сыра, сала и соленых огурцов одновременно.
— А! — Кузя махнул рукой, — Бабульке полтергейст изгонял. Денег брать не стал, так она мне еды дала.
— А что до мостов-то не успел? — между укусами спросил Константин, травматолог.
Ходили слухи, что ему достаточно осмотреть пациента, как травма становилась гораздо меньше.
— Да заболтался! Бабуля балериной служила в Мариинке, сразу после революции…
— Ты сам-то поел? — спросил Михаил.
— Ага! Ногу сожрал… Думал доедим с Михалычем… А вы все, чего не дома? — ответил Кузя, хрустя огурцом.
— Леня опять девушку привел. Мы там ни к чему, — приподнял бровь Федор.
— Как ни к чему? Свечку подержать?! — притворно изумился Кузя.
— Каждый? Ох, и канделябр получится! — сказал кто-то сквозь общий смех.
Кузя налил себе еще полстакана и уселся за стол, утянув себе кусок сала.
— А чего голодные все сидите? — продолжил Кузьма допрос.
— Холодильник отключали на час, — меланхолически отозвался Федор.
Кузя понимающе кивнул:
— Препараты-то целы?
— Что им сделается… А вот еду — пришлось выбросить.
Кузя кивнул, соглашаясь — есть что-то, что лежало в хранилище тканей рядом с препаратами различных клеточных патологий и микробиологических культур без должного охлаждения, действительно, не стоило.
— Отчет принес? — таким же отрешенным тоном спросил Федор.
— Ну что можно на это ответить? — страдальчески возведя глаза к небу, спросил Кузьма, — отправляясь на заказы, я, конечно же, беру отчет и прижав его к груди…
— Как ты мне надоел, Кузя, — вздохнул Федор, — Никакого от тебя толка, морока одна. Тебе к зиме на защиту, что ты будешь им рассказывать? Про заказы? Монографию дописал? Когда будешь ее сдавать? Вот, молодые люди, смотрите, — сказал он, обращаясь уже к врачам, — как нельзя пользоваться моим мягкосердечием. Ему в декабре на защиту, он по-наивности, думает, что это так же просто, как защитить кандидатскую, а я никак не могу заставить его написать отчет, чтобы убедиться, что он, в очередной раз, наврал в расчетах. Химии вообще не знает.
Все засмеялись, так как познания Кузьмы в химии в стенах медицинского университета были легендарны — он мог, посмотрев на кристаллы, определить их химический состав и процент примесей. Хотя для палеонтолога, которым Кузьма как раз и являлся, это не было настолько необычайным.
— Вот зря вы смеетесь. Терпение мое тоже пределы имеет.
Врачи скептически переглянулись — о границах терпения Федора все имели довольно смутное представление. Каждого из них Федор в свое время выручил из немалой беды, привез в Питер, выучил на врача, еще не раз выручал, и конца этому не предвиделось.
Кузя, кому, в основном, и адресовалась эта речь, только плечами пожал. Он-то знал не понаслышке, что границ Федино терпение не имеет, во всяком случае, не в обозримых Кузьмой пределах.
Часов в семь, когда уже окончательно рассвело, доев Кузину еду, врачи выползли из подвала на божий свет.
— Почему не хотите у меня поселиться? Трехэтажные хоромы стоят пустые, — в очередной раз риторически спросил Кузьма, подразумевая, конечно, Федора.
— А ездить к семи утра каждый день? — ответил Алексей.
