Александр Рудазов - Тайна похищенной башни
— Кххххххх… — отвисла челюсть у Колобкова. — Вот это ж ни хрена себе черепашка!
— Почти сорок километров в высоту. И примерно сто сорок — в длину.
— А в ширину? — зачем-то спросил Колобков.
— Столько же. Таннин круглый. Если смотреть издалека, он действительно похож на огромную черепаху. С лапами и хвостом.
— А головы что, нет?
— Есть. И пасть тоже есть. Такая огромная, что поместится целый остров.
Колобков невольно сглотнул, уже совершенно иначе глядя на скалистые рифы, медленно плывущие мимо бортов. Шипы панциря колоссального чудовища. Чудовища, способного уничтожить всю Москву, просто усевшись на нее задницей.
— А он… не опасный? — как-то очень жалобно спросил Колобков.
— Не бойся, — с легким презрением посмотрела на него Стефания. — У Таннина сейчас период спячки. Он девять тысяч лет спит, а потом девять тысяч лет бодрствует. Вот когда он проснется, то выкопается и…
— Уплывет?..
— Улетит.
— Такая громадина?! У него что, и крылья есть?!
— Нету.
— Тогда как…
— Таннин — хтоническое чудовище. Ты даже не представляешь, что это такое, смертный. Даже не представляешь, на что эти монстры способны…
— И мне это все равно, — перебил ее Колобков. — Когда эта Тортилла проснется?
— Таннин спит уже семь тысяч лет. Осталось еще две тысячи.
— И не раньше? У него будильник точный?
— Ну, плюс минус несколько сотен. Но в ближайшее тысячелетие точно не проснется.
— А он не заворочается во сне? Не захрапит?
— Последний раз Таннин ворочался сто пятьдесят лет назад. Это породило колоссальную волну цунами, обрушившуюся на близлежащие острова и снесшую все прибрежные поселения. Кстати, именно из-за Таннина на всех ближайших островах почти никто не живет. Исключение — У-л’тра-лет, но л’тра умеют защищаться от стихийных бедствий.
— Нет, надо было все-таки сделать крюк… — пробормотал Чертанов, глядя вокруг несчастным взглядом.
— Поздно пить боржоми, когда почки отвалились, — угрюмо произнес Колобков.
«Чайка» взяла самый малый ход. Никому неизвестно, как много воды лежит между корабельным днищем и спиной исполинского чудовища. Сесть на мель в таком месте — хуже и не придумаешь.
За бортом проплывают все новые скалистые островки. Одни совсем небольшие — так, рифы, едва торчащие из воды. Другие довольно крупные. Спинные шипы Таннина неодинаковы по размеру.
И невольно задумываешься — а нет ли у него и других шипов, еще меньше? Не напорется ли «Чайка» на один из таких рифов, скрытых под водой?
Колобков беспокойно курсирует взад-вперед, от борта к борту, помогая себе тростью. У правого борта его неизменно встречают разнесчастный Чертанов и ехидно скалящаяся Стефания. У левого — побледневшая до полусмерти супруга и что-то бормочущий на родном языке Грюнлау. По пятам за шефом чеканят шаг телохранители, а следом за ними семенит здоровенный беркут.
Спокойными остались только дети, которые пока просто не в курсе дела. Все четверо сейчас где-то в недрах яхты, занимаются своими делами. Кажется, в куче добра, наколдованного мудрецами, они нашли нечто очень для себя ценное. Видеоприставку или что-то наподобие. Колобков не вглядывался.
И, конечно же, Каспар, Бальтазар и Мельхиор тоже не проявляют волнения. Им никто ничего не сказал. Но даже если сказать — вряд ли эта троица хоть чуть-чуть обеспокоится по такому пустячному поводу.
Ведь это же не Таннин украл их бесценную башню — так чего же о нем тревожиться?
— Я не знаю, что вы делаете, но вы делаете это неправильно, — брюзгливо заявил Бальтазар, глядя на снующего туда-сюда Колобкова.
— А?! Что?! — встрепенулся Каспар. — Я требую немедленно объяснить мне, что здесь… хррр-пс-пс-пс…
— Под нами большая черепаха, — неожиданно заявил Мельхиор.
Колобков напряженно замер. С каким удовольствием он бы сейчас шарахнул этого старого негра палкой!
Останавливает лишь то, что Мельхиор этого даже не почувствует. В него можно смело стрелять хоть из пушки.
— Откуда ты знаешь, что под нами большая черепаха? — усомнился Бальтазар, поворачиваясь к Мельхиору.
— Я слышу, как она говорит со мной.
— Да? И что она говорит?
— Не знаю. Я не понимаю языка черепах.
— Другого я от тебя и не ожидал. Тогда сам ей что-нибудь скажи.
— Что?
— Что-нибудь.
— Скажите, что я не отказался бы попробовать черепашьего супчика! — встрепенулся Каспар.
— Ладно, — добродушно кивнул Мельхиор, закрывая глаза и начиная утробно мычать.
Колобков схватился за сердце. Не находя слов, он вскинул трость, сам не зная, что собирается сделать — наорать ли на мудрецов или просто запустить в них чем-нибудь тяжелым.
Но в следующую секунду он думать об этом забыл. Потому что палуба резко ушла из-под ног, отшвыривая собственного владельца к борту.
Чертанов тоже не удержался в вертикальном положении, кубарем покатившись куда-то вниз. Зинаида Михайловна тонко закричала, вцепившись в поручни. Гена и Валера тревожно загудели, широко расставив ноги, стоя спиной к спине. Угрюмченко забил крыльями, взмывая высоко в воздух.
— Доигрались, дурачье?! — взвыла Стефания, усаживаясь на фальшборт, как кошка на забор. — Таннин в гневе! Он пробуждается!!!
Глава 7
Море на глазах чернеет. При полном отсутствии ветра волны ходят ходуном, превращаясь в огромные буруны. Дикое зрелище — в воде шторм, в воздухе штиль. Сорокаметровую яхту крутит и подбрасывает, как крошечную скорлупку. Через борта переливаются целые потоки, палубу захлестывает.
А скалистые рифы вокруг дрожат и трясутся, как при сильнейшем землетрясении. Под водой видно какое-то движение, там медленно ворочается туша колоссальных размеров…
— Деды!!! — взмолился Колобков, безуспешно пытаясь подняться на ноги. — Деды, мать вашу, ну скажите вы этой Тортилле, что пошутили! Что ж вы вечно творите-то?!!
— Петр Иваныч, если он вынырнет, нас можно будет намазывать на стенку! — страдальчески воскликнул Чертанов, ползя по палубе. — Что делать-то?!
— Не знаю! Фанька, у тебя идеи есть?!
— Целая куча, — пожала плечами чертовка. — И все идиотские.
Очередной вал поднял яхту на высоту двадцатиэтажного дома. Воздух прорезал дикий крик Зинаиды Михайловны. К нему присоединились вопли выбравшихся на палубу детей. Снизу слышен стук и грохот — незакрепленные предметы в каютах летают от стены к стене.
В Колобкова врезалось что-то тяжелое и пушистое. Гигантский хомяк Рикардо, не удержавшись на накренившейся палубе, проехал вдоль всей яхты — от кормы к носу.
