Анатолий Агарков - Семь дней Создателя
И подрались….
Сначала сидели, ели и пили, потом только пили. Я всё пытал, когда же главную обсудим тему? Не мельтеши, успокаивали, на трезвую голову плохо думается. На пьяную, оказалось, не о том. Сели в карты играть на ту мелочь, что днём раздобыли в городе. Заспорили. Звонарь вдруг Упыря схватил за каштановые космы и другой лапищей — бац! бац! — по морде. А потом оттолкнул прочь, и Ванька угодил задницей в костёр. Некоторое время дёргал конечностями, пытаясь подняться, а потом как взревел, как вскочил и бросился на Фильку. По дороге зацепил трактирщика, и покатились с ним кубарем. А штаны на заднице уж дымом занялись. Уч-Кудук хотел было залить, да получил такого пинка в пах, что плеснул воду на дерущихся и принялся охаживать их котелком. Вскоре равнодушных не осталось вовсе. Притопала Кащеевна, отходившая по нужде, полюбовалась на клубок запутавшихся тел и навалилась сверху.
Вопли послышались:
— Ай, падла, не кусайся!
Я прочь побрёл. Мне надо было отоспаться.
Наверное, привыкать стал к запаху падали и нечистот. Проснулся ранним утром бодрый, полный сил — лёгкие с упоением пили воздух и готовы были разорвать грудную клетку. Вчерашних хворей след простыл. Надолго ли?
Захотелось, сильно-сильно захотелось пробежаться на зоре. Босым, ещё лучше голым до оврага и ручья. Искупаться, вымазаться в глине и носиться голубым осотом, чтобы роса с бутонов омыла тело.
Выглянул в окно — занимался ясный день, а внизу туман крыл землю. Скинул одежду.
И-эх! Где мои семнадцать лет?
По-ковбойски — опёршись рукой о кирпичную кладку — сиганул в проём оконный. Уже в полёте, опомнившись, догнал командою "держать!" — и плавно опустился на лопуховый лист.
Я могу летать! И я летел над землёю семимильными шагами — мог бы и овраг перемахнуть.
Вода в ручье была холодной ровно настолько, чтоб освежить. Тело взбодрилось, стряхнув остатки сна. Голова ясная и никаких симптомов вчерашних каруселей. Кажется, слух прорезался и зрение улучшилось. Может, и вмятина затянется?
Потрогал Масянин глаз — ты ещё здесь? Крепко сидит — видать, надолго.
Будущие мои подельщики тоже поднялись — сгрудились у костра, отдавая дань похмелью и утренней прохладе. Заваривали чефир в котелке и переругивались, выясняя зачинщиков вчерашней потасовки.
У Ваньки Упыря от огня пострадали не только штаны, но и задница. Теперь он лежал на животе и матерился, постанывая.
— Что твои слюни? Мази надо…. Чеши в город, принеси флакон Вишневского — говорят, что помогает.
Кащеевна плевала ему на голые ягодицы, а потом вылизывала языком, в перерывах убеждая:
— Заживёт, как на собаке — первый что ли раз.
— Ты как, буржуй? — меня заметил Уч-Кудук.
— Нормально, — присел я к Упырю. — Больно? Ладони вытяни и поверни.
— Чё те надо? — окрысился погорелец.
— Боль сниму, а может, и подлечить удастся.
— Не артачься, Ваня, — Кащеевна вмешалась. — А то, как пну….
— Закрой глаза, — сказал я Упырю и сам закрыл.
Вот он, Центральный Упырёвский Компьютер….
Господи! Сколько здесь хлама! Просто органически чувствую — клетки мозга пропиты ядом недоверия, ненависти и презрения. И трусость тут, и подлость, и жестокость.
Чистить основательно тебя, приятель, надо.
Подобрался к чувствительным нейронам — а ну-ка хватит, успокойтесь.
— Зашибись, — млеет Упырь. — Кончай, буржуй, как бы хуже не стало.
— Заткнись!
Программирование на скорейшее заживление пострадавших тканей беспардонно прервала Кащеевна. Подкравшись сзади, она сдёрнула пандану.
— Смотрите! Видите? Он светится.
Бичи вытянули лица на светящийся в полумраке цеха Масянин глаз.
— Как тебе это удаётся? — удивился Уч-Кудук. — Может ты и впрямь ненашенский?
— Легко, — сунул руку в костёр, выдержал паузу, вынул, вытер, показал — ожога нет.
— Да ты супермен, — присвистнул Макс.
— Вот если б хрендель у тебя работал так, — посетовала Кащеевна, — суперменски.
— Что-то здесь не вяжется, — покачал лысой плоской головой Свиное Ухо. — С такими способностями…. Скажи, что в дому прячешь? Зачем нас на разбой толкаешь?
И я сказал:
— Аппарат там, прибор связи с моей планетой. Если добудем, каждого сделаю счастливым. Обещаю.
— Как он выглядит, твой аппарат?
— Вместе пойдём — я не ошибусь.
— Ну, вот что, — Уч-Кудук прокашлялся. — Обстоятельства меняют диспозицию. Снова пойдём на разведку. Прибор счастья это не дрёбанные баксы — ошибки быть не должно. Понаблюдаем за усадьбою с задов — что да как. Как хозяев обмануть, как собаку извести.
— Я знаю как, — заявил Афганец. — Вечером и покажу.
В разведгруппу Уч-Кудук взял трактирщика и Филю Звонаря. Меня пытался к делу приструнить:
— Ты бы, пока в дозоре мы, сходил с Надькой в церкву — глядишь, опять чего сварганили на вечер.
— Нет, нет и нет — никаких пьянок, пока дела не сделаем. Добудем прибор счастья, каждый день будете хмельными и с похмелья не болеть. Да и мне надо отлежаться — не дай Бог, голову скрутит в неподходящий момент.
Последний аргумент бичи убедительным сочли.
Трое разведчиков в город ушли, Афганец на свалку, Кащеевна на трассу — собирать дары автострады.
— Иван, — я подкинул в костёр и прилёг, — почему тебя прозвали Упырём?
— Это ещё в детском дому. Мы пацанами, как на ночь ложились, страшилки всякие брехали — про упырей и вурдалаков — кто что знал, или придумать мог. А я рассказывать не умел, и надо мною смеялись. Зря, говорю, ржёте, я и есть упырь всамоделишний — пока спите, кровь из вас сосу. Вон Тёмка какой бледный — скоро всю до капельки из него выпью. Артём рядом спал со мною. Все ребята засмеялись, и он тоже. Ах, так, думаю, ну погодите — я вам устрою. Проснулся ночью, когда все спали, проткнул булавкой Тёмке палец на ноге и всю кровушку выпил, до капельки.
— Врёшь.
— Вру, конечно, но пристрастился. Стал по ночам ребятам ноги протыкать и из ранки кровь сосать. Потом поймали — воспитатели грозились в психушку сдать, а ребята били. Не помогло — стал упырём по жизни.
— И здесь пьёшь?
— А то.
— Догадываюсь у кого.
— Да в ней дурной крови больше половины. Да ежели с неё не стравливать её, то она лопнет от давления.
— Дознаются, убьют тебя. Хочешь, излечу?
— Подумаю.
Явился Макс с куском гудрона и ржавым ведром, развёл огонь пожарче. Внёс разъяснения:
— Это будет капкан для собачьей пасти. Я на Енисее рос — у нас волков так ловят. Серые на чистый лёд неприпорошённый снежком ступить боятся, с берега рычат и зубы скалят. А мужики их палками с гудроном травят. Кто цапнет, тот и влип — зубов-то не разжать. Затаскивают сердешного на лёд и колотушкой в лоб.
