Сергей Карпущенко - Маска Владигора
— И Грунлаф не позвал… меня? — растерянно спросил Владигор.
— Не знаю, право, какие виды у благородного Грунлафа на тебя, но полагаю, что, если ты приедешь, князь игов не сможет тебя прогнать. Я и Кудруна уговорим его не гневаться и допустить умнейшего и храбрейшего Владигора до состязаний. О, приезжай! Состязание состоится на празднике после сбора урожая. Уверен, блистательнейший, что ты победишь, ведь всем известно: Владигор — лучший стрелок в Поднебесном мире. Кстати, — Крас зачем-то оглянулся, — ты бы мог показать свое искусство, поражая цели из… твоего нового оружия. Прости, но в Ладоре много говорят об этом. Если все увидят, что твое изобретение превосходит обычные луки, Грунлаф будет счастлив стать твоим тестем. Ну так решил? Что я передам Кудруне и ее отцу?
Владигор с вызовом посмотрел на Краса и сказал:
— Скажи, что князь Синегорья Владигор приедет! — и добавил: — Пусть все, кто думает добиться руки Кудруны, страшатся меня!
Князь, взглянув еще раз на изображение Кудруны, направился к выходу, но Крас остановил его:
— Повелитель! Ты что-то оставил здесь.
— Что же? — повернулся Владигор.
— Портрет Кудруны. Княжна прислала его тебе в подарок.
Спрятав портрет в ящичек, Крас с поклоном передал его Владигору. Прижав к груди драгоценную ношу, князь, счастливый и гордый, вышел из каморки колдуна.
Оставшись один, Крас долго трясся от смеха. Колдун не испытывал к людям ненависти, он просто презирал их, с виду таких сильных, отважных, умеющих строить дома и ковать оружие, сеять хлеб, выращивать овощи и сладкие плоды, но таких глупых и слабых, когда любовное чувство вдруг охватывало их.
— Ты мой, Владигор, мой! — шептал Крас. — Никогда тебе уже не избыть любви к Кудруне, а вернее, к ее портрету. Смотри на него, любуйся им. Скоро ты отправишься к Грунлафу, и Ладор останется без повелителя и защитника. Мы встретимся в Пустене, столице благородного Грунлафа, и уж там я тебя окончательно погублю!
4. Дорога копий и мечей
Не сразу Владигор сказал своей сестре Любаве, куда собрался ехать он после того, как с полей Синегорья будет собран урожай. Проницательная Любава замечала, что с братом происходит что-то странное. Делами Синегорья он занимался с меньшим тщанием, пиры и охота его не привлекали, зато стрельба из лука и какого-то нового оружия стала единственным его увлечением.
— Ты собираешься идти на войну? Но против кого? — спросила она как-то раз. — Разве в Поднебесном мире вот уже несколько лет подряд не царит радостное для всех затишье?
Владигор не ответил, лишь загадочно улыбнулся, поцеловал сестру и ушел в свои покои.
Любаву беспокоило, что брат стал каким-то неровным в поведении. Он то скрывался ото всех, подолгу был задумчив, то, напротив, проявлял бурную веселость даже тогда, когда обстановка требовала серьезности, — например, во время приема иноземных посланников. Он, видела Любава, чаще стал выказывать гнев по самым пустячным поводам, и, что казалось наиболее странным, перестал выносить присутствие рядом с собой представителей пола, к которому она сама принадлежала, — он почти ненавидел всех женщин, делая исключение лишь для нее одной.
Кончалось лето, был собран урожай, и вот однажды Любава была призвана Владигором в его горницу. Князь был серьезен и, стараясь почему-то не смотреть на сестру, сказал:
— Через три дня я отправляюсь в Борею, к Грунлафу, князю игов. Правительницей Синегорья за меня ты остаешься.
— Надолго ли? И что зовет тебя к поездке в немирную еще совсем недавно Борею? — спросила удивленная Любава.
— Я… без памяти влюблен в Кудруну, дочь Грунлафа. Я должен вернуться с нею или… не вернуться никогда. Теперь ступай. Мне нужно идти в сокровищницу, чтобы подобрать подарки для Кудруны.
Но Любава не спешила уйти. Слезы заструились по ее щекам, она бросилась перед братом на колени, схватила его руку и, покрыв ее поцелуями, заговорила:
— Брат, милый, молю тебя, не езди к Грунлафу! Ведь еще совсем недавно ты отверг брак с его дочерью, то есть нанес ему страшное оскорбление, хоть и поступил честно. Что же влечет тебя к нему теперь? Кто внушил тебе любовь к Кудруне, если ты даже не видел ее?!
— Нет, видел! — твердо заявил Владигор, подошел к поставцу и снял с полки портрет. — Вот она, смотри! Самая прекрасная на свете!
Любава взглянула на портрет. Сила власти, заключенная Красом в изображение Кудруны, распространялась лишь на мужчин, поэтому Любава осталась к нему равнодушной, хоть и видела, что оно действительно красиво. Да, оно было притягательно даже для Любавы, но чем дольше она смотрела, тем больше на этом лице проступало черт, начинавших ей не нравиться. Вот уже и нос перестал быть точеным, и глаза излучали не доброту, а ехидство и лукавство, и губы кривились в похотливой улыбке. Кожа спустя минуту покрылась оспинами, сквозь которые проступила какая-то темно-красная жидкость. Любава, уже готовая упасть в обморок, увидев превращение, успела-таки провести пальцем по портрету…
— Да это же кровь! — вскрикнула она и отбросила в сторону портрет, как это сделал совсем недавно и сам Владигор. — Брат, ты во власти злых чар!
— Сестра, ты все врешь, опомнись! — кинулся Владигор к портрету, чтобы поскорее убедиться в том, что Любава его обманула. Он с облегчением смахнул со лба мгновенно выступивший пот — с портрета на него смотрели добрые, лучезарные глаза любимой девушки, и не было на ее лице никаких следов крови.
К путешествию в Пустень, столицу Грунлафа, все было готово уже через три дня. На прощание Любава поцеловала брата, с тоской взглянула в его глаза и пошла прочь, закрыв лицо краем убруса.[6]
Все ладорцы вышли из своих домов, чтобы проститься с князем. Весть о том, что их правитель отправился за невестой, да не в братские Ильмер, Ладанею или Венедию, а к разбойнику Грунлафу, в Борею, облетела город, хотя Владигор о цели путешествия говорил лишь самым близким людям. Кое-кто из провожающих плакал, не чая, что князь возвратится домой живым, — жалели его и предчувствовали неисчислимые беды для Синегорья. Другие кричали:
— Ну и молодец у нас князь! К самому злодею Грунлафу не побоялся поехать!
— Возьми его дочку за грудки нежные да и приведи в Ладор! Будет тебе за то больше славы в Поднебесном мире!
Владигор, не слезая с седла, с улыбкою поклонился всем провожающим у городских ворот да и махнул рукой, указывая следовавшим за ним дружинникам, куда путь держать, и скоро дорожная пыль скрыла от горожан их князя.
С собою Владигор взял лишь тридцать человек, но зато самых лучших, проверенных в боях, сильных и красивых. Сам выбрал он для них и вооружение: брони и шлемы легкие, но надежные; выкованные в княжеских кузнях мечи, не длинные, но и не короткие, чтобы с седла удобно рубиться было. У каждого на правом боку — кинжал в красивых, с тиснением, кожаных ножнах. Луки с колчаном, полным стрел, а у некоторых — еще и по три коротких дротика. Щиты у всех круглые, сколоченные из крепких дубовых досок, толстой воловьей кожей обтянутые. Сумы переметные с подарками, что вез Владигор Кудруне, с провизией, шатрами были, помимо седоков с оружием, изрядной тяжестью даже для крепких, приученных к походам дальним, коней из княжеской конюшни. Сам же князь, облаченный в одну кольчугу, без шлема, вез в кожаном, нарочно пошитом для случая такого чехле самострел и полсотни стрел к нему.
