Анна Овчинникова - Шут и трубадур
— Если бы Он узнал, что во мне течет благородная кровь, Он вспорол бы мне живот и запихал туда живых кошек, — с тоской глядя на открытые ворота, прошептал он. — Так Он поступил с незаконным сыном рыцаря Невилля, который жил здесь… А рыцарям еще везет, если Он убивает их в бою, а не закапывает в землю по шею и не разводит вокруг их головы костер… Как Он поступил, говорят, с герцогом Палангутским…
— Замолчи, шут! — рявкнул Рэндери. — Неужели я буду слушать клевету на человека, чей хлеб я ел и под чьим кровом провел ночь?!
Шут вздрогнул, съежился, снова попробовал встать — и неожиданно для самого себя шепнул:
— Если бы я родился таким же сильным и умел бы рубить мечом дубовые столы — я бы тоже был храбрейшим из храбрых!
— «Ну, все! — подумал он, увидев, как странствующий рыцарь распахнул глаза и вскинул брови. — На этот раз — конец!»
Он закрыл глаза, перестал бороться с болью и стал ждать неминуемой смерти… Но даже ужас его был подавленным и заглушенным — то ли он еще не пришел в себя, то ли окончательно «устал бояться», как сказала Кристина.
Только смерть почему-то все медлила — и вдруг сквозь звон в ушах и боль шут услышал громовой хохот Кристиана Рэндери.
Странствующий рыцарь хохотал, держась руками за перевязь и откинувшись назад, мотал кудлатой головой, звонко хлопал себя по доспехам на груди — и снова хохотал, словно с горы катилась бочка, набитая булыжниками.
— О Господи, шут… — еле вымолвил он наконец сквозь раскаты громового смеха. — Значит, если бы ты родился таким же сильным, как я, ты был бы храбрейшим из храбрых? Когда я родился, малыш, меня долго искали по всей кровати и не нашли бы, если бы не догадались перетряхнуть одеяла!
13
На рождение седьмого сына мелкого барона, затерянного со своим обветшалым замком и несколькими акрами родовой земли в богом забытом Сэтерленде, не обратил особого внимания никто, кроме баронессы.
Вернувшийся с охоты барон недоуменно обозрел орущего заморыша величиной с кошку, нахмурился и пожал плечами.
— Этого еще не хватало! — прогудел он, перепугав няньку и жену. — Еще один наследничек… Что же мне ему оставить — разве что дохлую курицу и благословение? Да заткни ты ему глотку, о гос-споди!
Нянька испуганно отскочила от барона, а младенец взвыл еще громче, непостижимо звонким для своих размеров голосом.
Хозяин замка махнул рукой и затопал к выходу, но на пороге остановился и бросил:
— Клянусь спасением души, лучше было бы сразу его утопить — все равно толку от такого задохлика будет не больше, чем от хромой кобылы!
Выдав это мрачное предсказание, он вышел — чтобы на несколько лет начисто позабыть о существовании младшего сына.
У барона была одна всепоглощающая страсть — охота, и он предавался ей с утра до вечера по много дней кряду, невзирая ни на погоду, ни на время года, ни на церковные праздники. Его замок протекал, как решето, и был любимым местом прогулок зимних ветров; его хозяйство, поддерживаемое усилиями нескольких слуг и самой баронессы, состояло из двух десятков кур, трех тощих коров и свиньи с поросятами; деревня с «его людьми» давно уже жила сама по себе, отделываясь двумя жалкими оброками — осенним и весенним, но барона Рэндери все это не беспокоило: он охотился.
В окружении шестерых сыновей, сызмальства обученных дуть в рог, орудовать копьем и держаться в седле, на могучих конях (самом дорогом, что было у барона), он целыми днями гонял по своим владениям и по владениям соседей вслед за визжащей и лающей сворой «чистокровных этлейских гончих», как Рэндери называл стаю цепких злых дворняжек.
Раз в три или четыре дня барон возвращался в замок, чтобы отоспаться и свалить там добычу; ее тут же обступали пять-шесть детей дворовых слуг, среди которых барон ни за что не узнал бы своего сына. Возможно, он был уверен, что заморыша уже нет в живых, а может, просто позабыл о его рождении.
Но «заморыш» жил и даже рос, хотя по-прежнему оставался маленьким и хилым — совсем не похожим на своих могучих братьев. Поэтому, и еще потому, что он был нежданным «последышком», младшего сына без памяти любила баронесса и баловала, как могла.
Так он и рос маменькиным сынком, пока однажды барон не вспомнил о его существовании.
В тот день, задержавшись в замке дольше обычного, Рэндери за ужином хватил слишком много вина и вышел вечером во двор прогуляться. Вместе со слугами там были трое его сыновей — они разделывали убитую дичь, пока их братья рыскали по окрестным полям, прихватив с собой «этлейских гончих».
Рядом с сыновьями барона бесцеремонно толкался какой-то маленький чернявый мальчик, трогал страшные клыки кабана, дергал за хвост оленя, и, содрогаясь от веселого ужаса, заглядывал в пасть волку. Потом малец вытащил из ножен младшего сына барона охотничий кинжал, а Оливье только мельком взглянул на него и отвернулся.
Барон наблюдал за наглым сопляком, возмущаясь все больше и больше, и наконец подошел, толкнул его ногой и прогрохотал:
— Чей это щенок? Как зовут?
Мальчик вздрогнул и спрятался за спину Оливье.
— Кристиан… — прошептал он оттуда.
— Это же Кристиан, отец, — подтвердил Оливье, и все удивленно закивали.
— Какой еще Кристиан?! — раздражаясь все больше, рявкнул барон.
— Ваш младший сын, мой брат, — исчерпывающе объяснил Оливье, и снова все закивали.
— Что?! Вот этот?! — нисколько не смутившись, воскликнул барон. — А ну, подь сюда!
Мальчишка нехотя вылез из-за спины Оливье, с опаской глядя на разгневанного великана. Баронские сапоги со шпорами, рог через плечо и ножи за поясом неудержимо притягивали его, а свирепый вид, заросшее бородой лицо и грозный голос — пугали.
— И это — мой сын? — вопросил Рэндери, волосатой лапой ухватив мальчишку за руку, тонкую, как лучинка. — Вот этот заморыш? И что мне с ним делать, скажите на милость? Вот Жеру достанется домен, из Эрвина, пожалуй, выйдет неплохой аббат, остальные станут славными воинами в чьей-нибудь дружине — ну, а это кушанье кому сгодится? Черт меня раздери, такими руками не удержишь даже зубочистку, не то что копье или меч!
— Не все же сразу, отец, — возразил Оливье. — Когда он подрастет — тогда, пожалуй…
— Вот еще! — рявкнул барон. — Ждать, пока он подрастет, чтобы он опозорил наш род! Нет, только гляньте на этого недоноска… Лучше уж я сразу утоплю его в пруду!
И, не откладывая дело в долгий ящик, барон вскинул сына на плечо.
— Мама!.. — завизжал мальчишка, выронив кинжал и дрыгая ногами.
Но баронесса, должно быть, была в дальних комнатах замка и не услышала его вопля.
