Клайв Леннард - Источник судеб
После схватки на безымянном косогоре король развел костер, накалил над огнем извлеченный из горла одного из бандитов свой метательный нож, и прижег ранку, оставленную безумным карликом. Он не чувствовал никакого воздействия яда, но хорошо запомнил слова одержимого, что эта отрава призвана покончить человеческую жизнь далеко не сразу.
Унылый мул некоторое время трусил за Ветрянкой, пока не отстал в густом подлеске. Король то вполголоса бормотал проклятия, то успокаивал себя тем, что Пресветлый Обиус составил целый трактат о различных ядах, а прагматичный Афемид отлично разбирался в свойствах самых диковинных растений. И все же предчувствие беды давило сердце ледяными тисками.
Поэтому он почти не удивился, когда, поднявшись по тракту на высокий холм, с которого открывался широкий вид на излучину Ледяной и город, взбегавший от мощных стен к Храмовому Холму, увидел сполохи пламени среди домов. Поначалу он решил было, что это светят факелы в Верхнем Городе, устроенные хитроумным Афемидом для ночного освещения, но потом заметил, что огонь пылает в нижних кварталах, и к небу, не успевшему покрыться россыпью звезд, поднимаются клубы черного дыма. Глаза киммерийца были остры, как у сокола, выслеживающего добычу, и он отчетливо различил мечущиеся по улицам Турна фигурки и блеск оружейной стали. В городе явно шел бой.
Еще не так далеки были времена, когда Конан, привычный следовать первому побуждению, дал бы шпоры лошади и, выхватив меч, устремился в гущу битвы — чтобы победить или погибнуть. Но с тех пор, как Кром, Владыка могильных курганов, бросил на новорожденного сына коваля свой первый и единственный взгляд, прошло более сорока лет, варвар из Киммерии завоевал трон, а вместе с ним и королевскую ношу: сладостную властью и обремененную надобностью быть не только воином, но и стратегом, умеющим выжидать, приобретать союзников, распознавать интриги и наносить удар в нужное время и в нужном месте. Поэтому рука короля натянула поводья, а взгляд его голубых глаз не наполнился яростью, а, напротив, стал холоден и сосредоточен. Он отлично видел, что ворота, к которым вел тракт, открыты, но возле стен не было ни осадных башен, ни лестниц, ни штурмующей город рати. И еще король увидел всадника, мчащегося во весь опор от стен Турна.
Когда он приблизился, Конан узнал капитана превратной стражи Ольвейна. Он был без шлема, голова обмотана повязкой с запекшейся бурой кровью. В руке капитан сжимал обломок меча.
Завидев короля, Ольвейн осадил лошадь, которая после бешеной скачки не желала стоять на месте и несколько раз взбрыкнула, испугав Ветрянку. Оба всадника, впрочем, были достаточно опытны, чтобы обуздать скакунов, и капитан склонил окровавленную голову перед королем.
— Государь, ты жив, — прохрипел он, — а болтали…
— Кто взял город? — мощный глас Конана, казалось, вернул капитана на землю. — Кто — и, главное, — как?!
— Ваниры, государь, — капитан едва держался в седле. — Ваниры, чтоб им провалиться в Нижний Мир… Они захватили Храм Митры и палят дома в Нижнем Городе…
— Я сегодня уже встретился с одним одержимым… Ты тоже спятил? Как ваниры могли взять Турн?!
— Их впустили, государь, впустили на постой… Они разбрелись по Нижнему Городу, ища пристанищ, потом зачем-то отправились в Храм… Среди горожан оказались предатели, они надели желтые повязки на головы, перебили привратную стражу… Сейчас их люди жгут город и режут всех, кого ни попадя…
— Перебили стражу! Вы что — овечки на заклании?
— Но это произошло так неожиданно, государь, никто не думал, что ваниры снюхались с некоторыми жителями.
— Ваниры ли? — пробормотал король, но капитан его не расслышал.
— Ты ранен, Ольвейн? — Вопрос прозвучал почти спокойно. — Способен ли держаться в седле?
Капитан попытался ударить себя кулаком в грудь, захрипел — кровавая пена выступила у него на губах.
— С тобой, государь… хоть в пекло…
— Но ты бежал из города?
— Бежал?! Ты знаешь, к голубятням казармы приважены почтовые голуби Храма… Я получил послание Пресветлого: искать помощи у графа Гандерландского.
Ветрянка жалобно заржала, словно чуяла смерть: своего хозяина и другую, еще неведомую. Копыта лошади взметнули прохладную вечернюю пыль.
— Ты единственный гонец, посланный к Гийлому? — спросил король.
— Нет, государь. Получив приказ Пресветлого, я отправил еще троих лазутчиков, по числу ворот, все еще удерживаемых нашими. Они обязаны дойти, добежать, доползти…
— Да поможет им Митра, — заключил Конан. — А сейчас выкинь этот огрызок стали, возьми мой меч и следуй за мной.
С этими словами он извлек оружие из заплечных ножен и передал его капитану.
Ворота, к которым вел тракт, никто не охранял: трупы стражников валялись поодаль. Створки были раздвинуты, и за ними, на улицах Нижнего Города, кипела битва. Горожане, привыкшие полагать Турн своим неприступным домом, дорого продавали жизнь ванирам и предателям. Из окон домов летели тяжелые предметы домашней утвари: столы, складные стулья, горшки, лавки и даже бронзовые складни с изображениями Пяти Подвигов Митры. Люди в желтых повязках штурмовали дома горожан с переменным успехом: то там, то тут добротные, окованные железом двери все же уступали натиску нападавших, которые с дикими криками врывались внутрь, не щадя ни женщин, ни малолетних детей.
Конан, въехавший на залитые кровью улицы, отметил, что ни один из камнеметов не извергал на головы сражающихся свои смертоносные ядра: то ли прислуга боялась задеть своих, то ли все катапульты были обезврежены по наводке предателей. Многие дома пылали, в сполохах огня и клубах дыма метались фигуры горожан, тщетно поливавших свои жилища водой из городских колодцев.
Ольвейн ехал впереди короля, прокладывая ему путь дарованным клинком. Жажда битвы вдохнула в капитана новые силы — кровь из открывшейся раны заливала его лицо, но начальник привратников орудовал мечом короля столь успешно, что Конану, вооруженному двумя арбалетами, лишь раз пришлось выпустить стрелу в грудь человека с желтой повязкой на голове, бросившемуся к нему из гущи свалки возле дверей какого-то дома.
Вскоре они оказались у ворот внутренней стены, отделенной от последних домов Нижнего Города широкой площадью. Площадь была пуста, а ворота наглухо закрыты.
Ольвейн ударил в створки рукоятью меча. Глухое молчание было ответом.
— Именем короля! — возгласил капитан. — Клянусь шляпой Мардука, я прикажу повесить за мужскую гордость всякого, кто уснул на посту!
Стрела, пущенная сверху, была ему ответом. Она впилась в глинобитную стену ближайшего здания, заставив капитана прикрыться шипованным наручнем правой руки.
