Ника Ракитина - Ясень
— Леську крадут! — выпалил Тума.
— Дурак! — огрызнулась Леська, вырвавшись из объятий парня, но Туму это не остановило:
— Вот он украсть хотел!
Керин шагнула к черноволосому, которого уже держали за плечи Гент и Ратма.
— Мартин, — охнула она, забыв о своем командирстве.
Мартин похлопал на Керин глазами и пробурчал:
— А, и ты здесь.
Велем, одной рукой почесывая загривок, несильно ткнул его в бок:
— Как с полководцем говоришь?..
— Полководец! — огрызнулся Мартин. — Чужих невест сводит.
— Дурак! — снова крикнула Леська и влепила жениху оплеуху, опередив Гента и Ратму.
— Отпустите его, — приказала Керин. — Не трогайте.
Парни разочарованно отступили. Мартин стоял злой и взъерошенный, как еж.
— Зачем ты пришел? — спросила Керин.
— За ней, — ответил Мартин, скрипнув зубами. — Отдай. Неча ей тут околачиваться.
Леська вскинулась было снова, но Керин положила руку ей на плечо и спокойно сказала:
— Я никого не неволю, кто хочет, сам идет. Пусть Леська решает, что ей делать.
Суматоха вокруг навеса затихла уже, и вся дружина стояла кругом, даже Явнут с товарищами прислушивались, усмехаясь в усы.
— Ее отец ждет, — упрямо сказал Мартин. — Одна она у него. Что тебе, других мало?
Керин чуть побледнела, но повторила спокойно:
— Сама решит. Ну, в седло!
И пошла к Вишенке. Леська двинулась за ней, но Керин, обернувшись, тихо сказала ей:
— Останься. Поговори с ним.
— Да я… — начала Леська, но Керин, не слушая, вскочила в седло. За ней, выровняв ряды, двинулась дружина. Леська, надувшись, поймала повод рыжей Лисички и так, опустив голову, стояла, изображая крайнюю обиду. И даже не дрогнула, когда приблизились робкие шаги.
— Леська, — неуверенно сказал Мартин.
Она молчала.
— Леська, — повторил он жалобнее.
— Поди с глаз, — утомленно сказала Леська.
— Я ж как лучше хотел…
— Лучше?! — Леська сверкнула глазами. — Телок безрогий! На весь город ославил! Здрасьте, явился — невеста ему занадобилась! А где ты был, когда меня дракон ел?!
Мартин хотел, было, сказать, что дракон ее и не коснулся, но счел за благо не перечить — долгий опыт помог.
— Морок! Пес желтоухий некормленый! — кричала Леська. Потом запнулась, перевела дух и уже спокойней сказала: — Ну, вот что. Если ты Керин еще раз тронешь… не видать тебе меня, как с лягушки шерсти. А уйти я от нее — не уйду.
— Что же мне делать-то? — растерялся Мартин.
— Возвращайся. Кобыл паси. А я воевать буду.
— Леська! — взмолился он. — Я же за тебя… Я с тобой повсюду пойду!
— Ах, повсюду! А в войско — сбоишься?! Да тебя и не возьмут-то…
— Возьмут, — Мартин стиснул кулаки. — Сегодня же проситься пойду!
— Теленочек ты мой глупый! — радостно изумилась Леська и, привстав на цыпочки, поцеловала его при всем честном народе.
Слово свидетеля Наири. Святилище
Узнав, что я уйду с дружиной Золотоглазой, отец заплакал. Я растерялась. За эти недели я не раз уже видела его слабым, не раз он падал на колени, пытаясь умолить меня отказаться от моих намерений, но сейчас он молчал, и безмолвные эти слезы были страшны. А мать закричала пронзительно, как по покойнику:
— Приданое!.. Ждали-ждали, не нарадовались!.. Одним на старости лет?.. Не пущу-у!!.
Этот крик вернул мне пошатнувшуюся, было, решимость, и, вклинившись между воплями, я повторила свое:
— Ухожу.
Мать закричала еще надрывней, и тогда отец вдруг ударил кулаком по лаве:
— Молчи, Куна!
Мать умолкла и расплакалась, наконец.
— Ясонька моя, — всхлипывала она. — Зажила бы по-людски, в довольстве… Жениха мы тебе подыскали, уж такой славный…
— Молчи, — оборвал ее вновь отец. И добавил, не глядя на меня: — Думай, Наири. Решай. Твое право. Только помни, ты одна у нас…
Этим разговором все не кончилось: хватило слез, проклятий и уговоров. И другим дружинникам было не легче, а порой и тяжелее. Белобрысый Тума, с которым я сдружилась за время болезни Керин, жаловался мне:
— Ну ладно, сирота я, подвалило человеку такое счастье, так что б ты думала? Мастер Брезан не пускает. Все, мол, воевать пойдут, а кому оружье ковать? А я же вижу, он и сам бы ушел. Ну да я его уломаю…
Керин жила по-прежнему в нашем доме, но почти не появлялась. Может, сильно уставала, а может, не хотела встречаться с моими родными. Мать как-то бросилась ей в ноги, умоляла не отнимать единственную дочку. Случайно оказавшись при этом, я едва не сгорела от стыда, а Керин растерялась, побледнела: многие валились перед ней оземь, кто из преклонения, кто в ожидании чуда, а она все не могла к этому привыкнуть. Отстранив неловко мать, она убежала наверх, в свою горницу. Поднявшись следом, я увидела, что она лежит ничком на широкой, покрытой сунским ковром лаве.
— Керин! — вскрикнула я, испугавшись. Она вздрогнула, приподнялась на локтях, обратив ко мне бледное горестное лицо:
— Наири… Объясни мне, зачем это? Почему это так?
— О чем ты? — тихо спросила я, хотя и так понимала — о чем.
— На колени… Славят… Возвышают… Будто богам, будто… — она задохнулась, не договорив, упала ничком в ковер.
— Не надо, — я неловко погладила ее по голове: только с ней и училась я нежности…
Керин лежала недвижно, потом вдруг села, глаза ее вспыхнули, словно поймав солнечный луч из оконца.
— Я собираю войско. А куда я поведу его? Куда? Мне доверились… А я не вижу пути. Знаю только, что будет страшное… — Оборвав себя, она обернулась ко мне: — Наири… Может, и вправду лучше тебе остаться? Здесь покойно… А я ни счастья, ни покоя дать тебе не смогу.
Мне показалось, что холод сжал сердце, хотя в горнице было натоплено.
— Ты… гонишь меня? — спросила я первое, что пришло в голову. Глаза Керин широко раскрылись, но она молчала. — Что ж, — я все сильнее ощущала ледяную боль в сердце, — гони. Ты имеешь право на все, ведь ты спасла мне жизнь. Только лучше бы тогда меня убил дракон.
— Наири… — Керин закрыла лицо руками. — Я же не хотела… обидеть…
Что-то оборвалось во мне. Внезапно для себя самой я обняла ее за плечи, ощутила, как они худы и тонки под грубой курткой, и с отчаяньем сказала:
— Керин, прости меня! Прости, сестра…
Керин резко подняла голову:
— Как? Как ты назвала меня?..
— Сестра, — растерянно повторила я.
Губы Керин задрожали, лицо искривилось, как перед плачем. Но она не заплакала. Только сказала:
— Я думала, у меня никого нет. А у меня сестра…
— Ты смеешься, да? — горько спросила я.
— Глупая… Я так рада, что ты со мной.
