Ярослав Гжендович - Фантастика «Фантакрим-MEGA»
Я двинулся к столу.
— Умирая сами, вы обрекаете на смерть своих соплеменников, — закричал я, — а они не знали жизни, которую знали вы, ее полноту — со всеми радостями и печалями. Но это неправда, что вы должны умереть.
Те, кто говорит так, лгут. Бракса знает, потому что она под сердцем носит ребенка…
Они сидели, словно ряды будд. М'Квайе отодвинулась назад, в полукруг.
— …моего ребенка! — продолжал я. Что подумал бы мой отец об этой проповеди? — И все ваши молодые женщины могут иметь детей. Только ваши мужчины стерильны. А если вы позволите врачам из следующей экспедиции землян осмотреть вас, то, может быть, и мужчинам можно будет помочь. Но если и это невозможно, вы можете породниться с людьми Земли. Мы не ничтожные люди из ничтожного места. Тысячи лет назад Локар нашего мира в своей книге доказывал ничтожность Земли и землян. Он говорил так же, как и ваш Локар. Но мы не сдались, несмотря на болезни, войны и голод. Мы не погибли. Одну за другой мы побеждали болезни, голод, войны и уже давно живем без них. Может быть, мы покончили с ними навсегда. Я не знаю. Мы пересекли миллионы миль пустоты, посетили другой мир. А ведь наш Локар говорил: «К чему волноваться, ведь все суета сует».
Я понизил голос, как бы читая стихи.
— А секрет в том, что он был прав! Это все гордыня и тщеславие. Но суть рационального мышления заставила нас выступить против пророка, против мистики, против бога. Наше богохульство сделало нас великими, поддержало нас, и боги втайне восхищались нами.
Я был словно в огне. Голова кружилась.
— Вот книга Экклезиаста, — объявил я и начал. — Суета сует, — говорит проповедующий, — суета сует и всяческая суета…
В задних рядах я заметил безмолвную Браксу.
О чем она думает?
И я наматывал на себя часы ночи, как черную нить на катушку.
Поздно! Наступил день, а я продолжал говорить. Я завершил Экклезиаста и продолжил Гэллинджером.
И когда я кончил, по-прежнему стояла тишина.
Ряды будд не пошевелились за всю ночь ни разу.
М'Квайе подняла правую руку. Одна за другой матери повторили ее жест.
Я знал, что это значит.
«Нет», «прекрати», «стоп»! Я не сумел пробиться в их сердца. И тогда я медленно вышел из храма. Около своих вещей я рухнул. Онтро исчез. Хорошо, что я не убил его.
Через тысячу лет вышла М'Квайе. Она сказала:
— Ваша работа окончена.
Я не двигался.
— Пророчество исполнилось. Люди возрождаются. Вы выиграли, святой человек. Теперь покиньте нас побыстрее.
Мой мозг опустел, словно лопнувший воздушный шарик. Я впустил в него немного воздуха.
— Я не святой, а всего лишь второсортный поэт.
Я закурил.
Наконец:
— Ну ладно, что за пророчество?
— Обещание Локара, — ответила она, как будто в объяснении не было необходимости. — Святой спустится с неба и спасет нас в самый последний час, если все танцы Локара будут завершены. Он победит кулак Маллана и вернет нас к жизни.
— Как?
— Как с Браксой и как в храме.
— В храме?
— Вы читали нам его слова, великие, как слова Локара. Вы читали, что «ничто не ново под солнцем», и издевались над этими словами, читая их, — и это было новым. На Марсе никогда не было цветов, — сказала она, — но мы научимся их выращивать. Вы — Святой Насмешник, — кончила она. — Тот, Кто Издевается в Храме. Вы ступали по святыне обутым.
— Но ведь вы проголосовали «нет».
— Это «нет» нашему первоначальному плану. Это — позволение жить ребенку Браксы.
— О!
Сигарета выпала у меня из пальцев.
Как мало я знал!
— А Бракса?
— Она была избрана полпроцессии назад танцевать — в ожидании вас.
— Но она сказала, что Онтро остановит меня.
М'Квайе долго молчала.
— Она никогда не верила в пророчество и убежала, боясь, что оно свершится. Когда вы появились и мы проголосовали, она знала.
— Значит, она не любит меня и никогда не любила.
— Мне жаль, Гэллинджер. Эта часть долга оказалась выше ее сил.
— Долг, — тупо повторил я. — Долгдолгдолгдолг! Трам-тарарам!
— Она передает вам прощальный привет и больше не хочет вас видеть… мы никогда не забудем твоей заповеди, — добавила М'Квайе.
Я вдруг понял, какой чудовищный парадокс заключается в этом чуде. Я сам никогда не верил в свои силы и никогда не поверю в мир, сотворенный даром собственного красноречия.
Как пьяный, я пробормотал:
— М'Нарра.
И вышел в свой последний день на Марсе.
Я победил тебя, Маллан, но победа принадлежит тебе. Отдыхай спокойно на своей звездной постели. Будь проклят!
Вернувшись на корабль пешком, я закрыл дверь каюты и проглотил сорок четыре таблетки снотворного.
Когда наступило пробуждение, я был жив.
Корабельный лазарет. Корпус корабля вибрировал. Я медленно встал и кое-как добрался до иллюминатора.
Марс висел надо мной, как раздутое брюхо. До тех пор, пока не размазался и не заструился по моим щекам.
Пер. с англ.: П. КатинЛи Киллоу
«Веритэ»-драма
В серые, пасмурные дни, когда небо застлано тяжелыми, набрякшими скорым дождем, облаками, а порывы ледяного ветра пронизывают до костей, я часто думаю о Брайане Элизаре. Мне почему-то видится, что мы стоим в песчаном саду — в настоящем, где я не бывала никогда, — окруженные причудливыми изломами неземных скал, а между ними до самого горизонта тянутся бесконечные дюны разноцветного песка. И у нас под ногами тоже песок — ослепительно белый и мелкий, как сахарная пудра. Но под ним — слой другого, ярко-алого песка. И цепочка следов между нами: глубоких и оттого алых, словно каждый отпечаток заполнен кровью…
Гейтсайд еще только приходил в себя после холодной зимы, когда я приехала в театр «Блу Орион», чтобы участвовать в постановке новой пьесы Захарии Виганда. Низкие облака лениво сползали на город с горы Дайана Маунтин, где, невидимый за их плотной завесой, лежал знаменитый космопорт. Ветер поднимал и разбрасывал по улицам остатки не стаявшего еще снега. Мое пальто из какого-то новомодного морозочувствительного меха распушилось и жалось ко мне перепуганным котенком — не столько, кажется, согревая меня, сколько стремясь согреться само. В общем, тех считанных секунд, пока я расплачивалась с таксистом и переходила потом через улицу, мне вполне хватило, чтобы с тоской вспомнить о сценарии фильма, который я отвергла ради работы здесь. Сценарий-то не бог весть какой, но съемки планировались в Южной Италии!..
Я толкнула дверь служебного входа, и навстречу мне шагнул из-за стойки швейцар, готовый тут же выпроводить из храма искусства любого непосвященного.
