Джон Толкин - ДЕТИ ХУРИНА (НАРН И ХИН ХУРИН)
— Войди же в Бар-эн-Данвед, Дом Выкупа, — сказал он, — ибо так будет зваться он отныне.
— Может быть, — ответил Турин. — Сперва надо взглянуть. И он вошел вместе с Мимом, а за ним, видя, что он не боится, последовали и остальные, даже Андрог, который больше всех не доверял гному. Они очутились в кромешной тьме; но Мим хлопнул в ладоши, и из-за угла появился огонек: из прохода в задней стене пещеры выступил другой гном с маленьким факелом.
— А! Значит, я промахнулся — жаль! — сказал Андрог. Но Мим переб? росился с тем несколькими словами на своем грубом языке и, словно встревоженный или разгневанный тем, что услышал, бросился в проход и исчез. Теперь Андрог первый настаивал на том, чтобы идти вперед.
— Нападем первыми! — требовал он. — Их тут, наверное, целая стая, но они ведь маленькие.
— Похоже, всего лишь трое, — сказал Турин, и пошел вперед, а остальные пробирались сзади, держась за неровные стены. Проход несколько раз резко поворачивал то влево, то вправо; но наконец впереди показался отблеск света, и они вступили в небольшой, но высокий зал, освещенный неяркими лампами, подвешенными к потолку на тонких цепочках. Мима там не было, но Турин слышал его голос, и он вывел его к двери в конце зала, которая вела в комнату. Заглянув туда, Турин увидел, что Мим стоит на коленях на полу. Рядом молча стоял гном с факелом; а на каменном ложе у стены лежал другой гном. Мим рвал на себе бороду, причитая:
— Кхим, Кхим, Кхим!
— Не все твои стрелы пролетели мимо цели, — сказал Турин Андрогу. — Но лучше бы ты промахнулся. Ты стреляешь, не подумав; и, может быть, ты не успеешь научиться мудрости.
Турин бесшумно вошел и остановился позади Мима.
— Что случилось, Мим? — спросил он. — Я кое-что смыслю в искусстве целения. Не могу ли чем-нибудь помочь?
Мим обернулся — глаза его горели красным огнем.
— Нет — разве что ты сумеешь повернуть время вспять, и обрубить руки твоим безжалостным людям, — ответил он. — Это мой сын, стрела пронзила его. Теперь его уже не дозваться. Он умер на закате. Если бы не ваши путы, я мог бы исцелить его.
И снова давно забытая жалость пробудилась в сердце Турина, как источник в скале.
— Увы! — воскликнул он. — Как бы я хотел остановить эту стрелу! Отныне не напрасно место сие будет зваться Бар-эн-Данвед, Дом Выкупа. Ибо, останемся мы здесь или нет, я считаю себя твоим должником; и если доведется мне обрести сокровище, я в знак скорби уплачу выкуп за твоего сына, полновесным золотом уплачу я, хотя и не развеселит оно более твоего сердца.
Тогда Мим встал, и пристально посмотрел на Турина.
— Я слышу тебя, — сказал он. — Ты говоришь, как гномий государь былых времен, и дивлюсь я этому. Ныне остыло мое сердце, хоть и нет в нем радости. И потому я уплачу выкуп за себя: можешь остаться здесь, если желаешь. Но вот что скажу я к этому: тот, что выпустил стрелу, должен сломать свой лук и стрелы и положить их к ногам моего сына; и не должен он более брать в руки стрелы или ходить с луком. Если он сделает это, он умрет от лука и стрел. Такое проклятие налагаю я на него.
Андрог устрашился, услышав это проклятие; и, хотя и с великой неохотой, сломал он свой лук и стрелы и положил их к ногам мертвого гнома. Но, выходя из комнаты, он злобно покосился на Мима и проворчал:
— Говорят, проклятие гнома живет вечно; но и проклятье человека может найти свою цель. Чтоб ему умереть со стрелой в горле![17]
Ту ночь они провели в зале. Им не давали спать причитания Мима и Ибуна, его второго сына. Они не заметили, когда гномы замолчали; но когда они наконец проснулись, гномы исчезли, и дверь в комнату была завалена камнем. Утро снова было ясное; изгои умылись в пруду, радуясь солнцу, и приготовили еду из того, что у них было; и, когда они ели, перед ними вдруг появился Мим.
Он поклонился Турину.
— Он ушел, все сделано как надо, — сказал он. — Он покоится со своими отцами. А мы остались жить — обратимся же к жизни, хоть, быть может, и немного нам осталось жить. Нравится ли тебе дом Мима? Считаешь ли ты, что выкуп уплачен и принят?
— Это так, — ответил Турин.
— Тогда можешь устраиваться, как тебе угодно, все здесь твое, кроме той запертой комнаты: в нее не должен входить никто, кроме меня.
— Мы слышали тебя, — ответил Турин. — Но что до нашей жизни здесь: мы в безопасности — или так кажется; но ведь нам нужно добывать пищу и многое другое. Как же нам выходить отсюда — или, тем более, как нам возвращаться обратно?
Мим расхохотался гортанным смехом, и изгоям это не слишком понравилось.
— Боитесь, что попали в паутину к пауку? — сказал он. — Мим людей не ест! Да и пауку не справиться с тридцатью осами за раз! Смотрите, вы все при оружии, а я стою перед вами беззащитный. Нет, нам с вами придется делиться всем: и жильем, и едой, и огнем, а может быть, и другой добычей. Думается мне, что дом этот вы будете стеречь и хранить в тайне ради своего же блага, даже когда узнаете дорогу внутрь и наружу. Вы ее запомните со временем. А пока что Миму или его сыну Ибуну придется вас провожать.
Турин кивнул и поблагодарил Мима; большинство людей Турина были очень рады: в лучах утреннего солнца, в разгар лета, пещера казалась приятным жилищем. Только Андрог был недоволен.
— Поскорее бы нам запомнить все входы-выходы, — ворчал он. — Не случалось нам прежде сидеть, как в плену, не смея лишний раз выйти.
Весь день они отдыхали, чистили оружие и чинили доспехи — у них еще оставалось еды на пару дней, а Мим добавил им из своих запасов. Он одолжил им три больших котла и дров, и приволок мешок.
— Дрянь, мусор, — сказал он. — Воровать не стоит. Так, корешочки.
Но когда изгои сварили эти коренья, они оказались вкусными, похожими на хлеб — изгои обрадовались им: они давно соскучились по хлебу, а добыть его они могли только воровством.
— Дикие эльфы их не знают; Серые эльфы их не нашли; а гордецы из-за Моря чересчур горды, чтобы рыться в земле, — сказал Мим.
— А как они называются? — спросил Турин.
Мим глянул на него исподлобья.
— Название у них есть только на гномьем языке, а ему мы не учим, — сказал он. — И мы не станем учить людей искать их: люди жадные и расточительные, они станут копать, пока все не погубят; а теперь они шляются по глуши, а про корешки ничего не знают. От меня ты больше ничего не узнаешь; но я буду давать вам сколько надо, если вы не станете подглядывать и воровать.
Он снова рассмеялся гортанным смехом.
— Это великое сокровище, — сказал он. — Голодной зимой они дороже золота: их можно запасать, как белка запасает орехи, и мы уже собираем первый урожай. Но дураки же вы, если думаете, что я не расстался бы с мешком этого добра даже ради спасения собственной жизни.
