Алена Даркина - Растущая луна: зверь во мне
— Ш-ш-шереш. Я-а т-такого не в-видел…
Удаган слышал это уже за спиной, разобрав, что у подножия холма дерутся. Глаза Ялмари сверкали по-волчьи, и он сражался, душил, рвал зубами каждого, до кого мог дотянуться. Хорошо еще в волка не обратился, а то бы собирали они сейчас монахов по кускам. Недолго думая, Лев улучил момент и с размаху ударил его кулаком в висок. Глаза принца закатились, он обмяк и осел на землю. Удаган помог встать майору, к ним спешили другие монахи.
— Что произошло? — Эвилел подошла ближе.
Шрам стиснул зубы — рука у него была перебита.
— Он пришел в себя и кинулся на нас, — сквозь стон сообщил еще один пострадавший. — Стал одного душить. Мы удерживали его, но он слишком силен даже для здорового.
— Да он вообще не человек, — осмелел Герард. — Вы видели, как у него глаза сверкали? А клыки? Нам подсунули кого-то вместо принца.
Эвилел склонилась над телом.
— Осторожно, — предупредил Удаган, но девушка не обернулась. Она вновь водила руками над принцем, закусив губу. Заметив еле заметное шевеление, Удаган грубо оттолкнул ее и поймал принца в объятия: едва Ялмари пришел в себя, снова захотел убить тех, кто находился рядом. Удаган был силен, а Ялмари ранен, но принц рвался так, будто от этого зависела не только его жизнь, но и жизнь самых близких ему людей, в то время как Лев боялся убить оборотня. Он начал терять силы, вскрикнул, когда зубы впились ему в плечо.
— Поверни его ко мне! — крикнула Эвилел.
Эйман дернулся всем телом, разворачивая принца, девушка выбросила вперед раскрытую ладонь, и парень снова обмяк.
— Он будет спать, — сообщила она прежде всего Шраму, который забыл о боли. — Полчаса у нас точно есть.
— Он сошел с ума, — майор словно оправдывал Ялмари.
— С ума сошел?! — возмутился лорд. — Я видел сумасшедших. У них таких клыков не бывает!
— Нет, — медленно произнесла Эвилел, — это не душевная болезнь. Это может быть только заклятие. Он явно не узнает нас. Принимает за врагов. Но, к сожалению, я не могу снять заклинание отхи. Мне надо вернуться в монастырь. Может быть, там я найду, как помочь ему.
— Принца тоже надо отвезти в монастырь, — с готовностью подтвердил Сорот.
— Нет, — решительно возразил Шрам, — принц должен вернуться домой. Полад… Он что-нибудь придумает.
— Он придумает, как нам обоим голову отрубить! — заорал Герард. — За то, что не углядели за королевским дитятком. Я не поеду с ним! Не хочу, чтобы во сне он мне горло перегрыз.
— Он поедет домой, — набычился майор.
Назревала драка, и Удаган быстро встал между людьми.
— Будет так, как скажет Хозяйка монастыря, — успокоил он.
— Он может ехать домой, — вынесла вердикт Эвилел. — Шрам отвечает за жизнь принца, он считает, что дома он быстрее найдет помощь. Пусть так и будет. Если я что-то узнаю раньше, то сообщу. Ахалия, подай мою сумку, — она достала оттуда небольшой глиняный сосуд и подала Шраму. — Вот, добавляйте несколько капель в воду, и он будет спать. И его обязательно надо связать, чтобы он не напал внезапно. Ле, свяжи его прямо сейчас.
— Сорот пусть свяжет, — отмахнулся он. — Я его щадить буду, а он, опасаясь за свою жизнь, свяжет крепко.
— Я к нему не притронусь! — угрюмо огрызнулся лорд.
— Придется тебе, Ле, — усмехнулась девушка. — И не щади его.
Эйман закрутил Ялмари в веревки, как в кокон. После этого ему влили первую порцию снотворного.
— Ты можешь добавлять капли и в еду, — напутствовала Эвилел Етварта напоследок, пока Ялмари укладывали на верблюде и прочно закрепляли носилки.
Как только все были готовы, девушка благословила монахов.
— До Аваримских гор, — напомнила она. — Я жду вас обратно.
Они еще немного подождали, глядя вслед каравану. Как только последний верблюд скрылся за горизонтом, девушка обняла Удагана за шею.
— Ты чуть не умер, дважды спасая меня, — ласково шепнула она, целуя его. — Я тебя ненавижу!
17 уктубира, Чарпад
Бред сменялся явью на краткий миг и вскоре он перестал отличать, что происходит на самом деле, а что только мерещится. Ялмари видел то ослепительное солнце, то какую-то красотку в вызывающе прозрачных одеждах — шлюхи в Энгарне и те одевались скромнее. Она приезжала на огромной ящерице, рассматривала его, смеялась, ковырялась в его ранах, что-то клала внутрь, отчего тело болело еще сильнее. Потом приходил маг в сером балахоне. Сверкая из-под капюшона алыми глазами, он невнятно бормотал над Ялмари, доставал что-то из его ран, грубо запихивал обратно, затем разрезал череп, так что кровь заливала лицо, и ковырялся внутри. Он хотел одного, чтобы уже быстрее маг сделал то, что ему нужно и убрался.
Приятных снов, где к нему приходила Илкер, больше не снилось, только дурные. Но оказалось, что может быть еще хуже.
В один из дней раны вспыхнули голубым пламенем, которое обычно сопровождало магию, а затем клетка, в которой его держали на солнце, растворилась в воздухе. На песке недалеко он различил труп девицы. Теперь она не выглядела красавицей, ее будто переехала карета: колесо вмяло грудную клетку внутрь, разорвало плоть, перемололо кости.
А он почувствовал прилив сил. Его кто-то освободил. Теперь можно бежать, найти Шрама и Сорота, вернуться домой…
Мерзость появилась внезапно, словно привлеченная его мечтами о доме. Он не мог назвать это другим словом. Кроваво-красные пупырчатые твари, размером с большого медведя бродили вокруг. Пузыри на их коже надувались и лопались, из них сочилась слизь, заливая многочисленные зрачки, которые то прорезались по всему телу, то закрывались, как раковины моллюсков. И если глаз было много, то пасть, усеянная длинными и короткими острыми зубами, была одна. Такая пасть клацала прямо перед ним, заставляя морщиться от тошнотного запаха.
И эти мерзости еще и разговаривали. Они поворачивались друг к другу, разевали зубастые рты, открывали глазки, и слышалось какое-то бульканье, вперемешку с утробным рычанием. Качались всем телом, точно соглашались, или вертелись на месте, выражая недовольство.
Потом как щелкнуло что-то в сознании, и он разобрал их речь. Они собираются напасть на Энгарн, помочь Загфурану. А его возьмут в заложники. Если бы он не был принцем, они бы сожрали его. И всех, кого они встретят на пути они сожрут.
Вот тогда он и бросился на них. Преодолевая отвращение, грыз, ломал, душил каждого, до кого дотягивался. Потерял сознание, когда когтистая лапа саданула в висок, сдирая кожу с половины лица. Но как только пришел в себя, снова дрался и почти одолел одно чудище, если бы ему на помощь не пришли другие. Ему будто выдавили глаза — стало темно и пусто. Но, и бродя в этой темноте, он знал, что как только выберется, снова нападет, и будет убивать. Они могут связать его, опоить, стукнуть по голове, чтобы он потерял сознание. Но как только он придет в себя, будет бороться.
