Андрей Валентинов - Рубеж
— Кого? Розума? А не Скоропадского, матери его чорт и батьке кондратий?
— Да вы чего? — озлился сотник. — Или с глузду последнего съехали? Да Скоропадский Иван восемьдесят годков как помер!
— Какой еще Иван? Павло он, вражий сын. И не помер, а в Немечину к кайзеру драпанул! И недели не прошло! Тьфу ты!
— Командир вольного отряда Кныш!
Только вздохнул пан сотник. Экий командир! От горшка — два вершка. Молоко на губах не просохло… А бойкий-то, бойкий какой!
— Извиняйте, товарищ Загаржецкий, обознались — за гетьманцев приняли. А товарищу Розуму посоветуйте гетьманом не величаться, потому как слово это негодное…
Не стал спорить пан Логин. Пусть болтает, Шиш-Кныш! Сюртучок заморский мышиного колеру напялил, ремнями затянулся, а на голове-то — блин зеленый! Блин — да еще с козырьком!
Ну, болтай, болтай, послушаем!
— Из Гуляй-Поля мы. По приказу Гуляйпольского ревкома наш отряд направлен в Катеринослав. Так что едем мы по революцьонной надобности а посему и пропустить нас должно.
Не то было сотнику интересно, в какой-такой Катеринослав разбойники эти собрались. А вот откуда они? Гуляй-Поле — лихое имечко, самое гайдамацкое! Зато свое.
А коли вход есть, то значит, и выход! Как говорит Юдка-поганец — Окно!
— Не ведено пропускать, — буркнул, для верности нахмурившись. — Велел гетьман… товарищ Розум дорогу стеречь. Потому как шлях этот — секретный. Понимать надо!
Не удивился командир Кныш. Блином своим зеленым кивнул, нос длинный почесал.
— Так мы понимаем, товарищ Загаржецкий. Мы тихо прошли. Не было никого у Ворот. Можете проверить.
Екнуло сердце. Если «проверить» — значит, рядом. Есть Бог на свете!
— И проверю! Вот сейчас и поедем.
Пока Кныш-командир своим разбойникам приказы отдавал, успел сотник есаулу Шмалько подмигнуть. Да не просто — со значением. Держись, Ондрий, сейчас дело будет! Только бы не сорвался с крючка дурень мышиный! Неужто выберутся?
Пока ехали, почти и не слушал сотник, что ему командир Кныш рассказывает. Свое сердце слушал — рвется, из груди просится. Не сгубил я вас, хлопцы, не отправил на погибель! Не схарчит нас, Черкасов вольных, и сам чорт — подавится рогатый! Нема черкасскому роду переводу!
А потом слушать стал — вполуха. Да не дослушал — бросил. Ясное дело, чаклун какой-то путь подсказал. Имя только странное — Краевед. Чех, не иначе! А зовется тот шлях Сирым или же Левенцовским. Будто бы ходили им в давние годы левенцы-заризяки…
Ага, вот и мапа! Хоть на обрывке нарисована, а все ясно. Ворота, еще одни. А вот и Катеринослав-город! А это что за река? Никак Днепр-Славутич?
Дальней тревогой отозвалось сердце. Нет такого города в Войске Запорожском! Тем паче на Днепре…
— Вот сюда, товарищ Загаржецкий. Прямо на скалу. Здорово замаскировали!
Даже не ответил сотник. Только ударил коня каблуком — и крест сотворил…
…И расступилась скала.
Поверил. Да вот только когда с седла слез да снег мокрый пощупал и солнышко! Здравствуй, родное!
Близкий лес, санный след на дороге, а за спиною — ворота. Кирпичные, старые. За воротами — тоже кирпич. Стояло что-то тут в давние годы. Рухнуло — одни руины остались.
Вздохнул сотник, воздух сырой губами попробовал.
Эх, славно!
И хуже смерти было обратно в Ворота поворачивать!
Пока назад ехал, мысли собирал, словно Черкасов после боя. Перво-наперво Юдку-кровопивца порубать! Нет, не то! Перво-наперво хлопцам слово сказать…
— А какая твоя политическая платформа будет, товарищ Загаржецкий? Очнулся сотник. Еще этих сдыхаться следует. Пусть катят в свой Катеринослав!
— Я потому спрашиваю, товарищ Загаржецкий, что сейчас все, кто за народ да за пролетарьят мировой, вместе быть должны!
Только и вздохнул пан Логин. Вот привязался, отаман мышиный! И где только слов таких нахватался?
— За кого мы, то наше дело, — нахмурился он. — Так что как встретились, так и разъедемся, пан зацный!
Сказал — и взгляд вперед бросил. И от того, что увидел, душа похолодела.
…Вместо линии ровной, рушницами ощетинившейся, — ярмарок сорочинский. Никак бьются? Да нет, не бьются — обнимаются!
Обнимаются?
Рот раскрыл — да слов не нашлось. Хлопцы! Да чего ж вы это творите? Да что ж это деется, в христа-богородицу да параскеву пятницу через почаевский крест?!
Юдка Душегубец
Смешались, зашумели, набежали со всех сторон. Гвалт!
— Эй, товарищи! Кончай биться, давай мириться! Даешь братание!
— Или не свои мы? Вяжи ахвицеров да отаманов! Да здравствует мировая революция!
— А кому самогону? Выпьем за всеобщую погибель контры!
— Даешь!!!
Уже обнимаются. Целуются даже. Вэй, меня не надо!
— Здоров, товарищ!
Эге, никак жид? Шапка с лентой, пистоля дивная на ремне, да только нос не спрячешь!
— Шолом!
Удивился, моргнул, снова моргнул. Я и сам удивился. Или не так сказал?
А у чортопхайки уже и горелку льют. Льют, не жалеют.
— Налетай, товарищи! Не старый, чай, режим! Анархия — мать порядка,
— Гур-р-ра-а-а!
Вначале подивился я даже. Чего это с панами черкасами? Только что игрушниц в заброд этих целили, а теперь горелку вместе пьют! Подивился — но тут же понял. Страшно было панам черкасам на Околице. Хоть и бодрились, и гонор держали — а страшно. И тут — свои. Какие-никакие, хоть под хоругвью черно-красной, но свои!
— А ну, товарищи, на митинг! На митинг! Миг — и вот уже оседлал чортопхайку какой-то лохматый в длинном лапсердаке. А шляпа-то, шляпа! Вэй, даже завидно!
— Товарищи! Братва! От имени Гуляйпольского Ревкома приветствую героический партизанский отряд из города Валки! Ура!
Заорали — уши зажимай. А чего не поорать, если горелку подливают, не жалея?
— И ты выпей, товарищ! За революцию! Это мне? Ого, и вправду — не жалеют! У-у-у-ух!
— Какой сейчас, товарищи, политический момент? А такой сейчас политический момент! Революция — это, товарищи, факт! А раз факт, то каковы выводы из этого факта?
Хорошо, хоть горелки не пожалели! Такое слушать — не на трезвую голову. Да и на пьяную тоже, признаться…
Но ведь слушают!
— Перво-наперво, власть народу! То есть — вам! Не нужно нам ни офицеров, ни отаманов, ни прочей сволочи. Правильно?
— Гур-р-ра-а-а!
И тут я понял. Ой, неглупые эти разбойники! Пана Логина в сторонку отвели, а сами его хлопцами занялись. А то, что слова непонятные, так это даже лучше. Убедительней!
— Второе, значит, земля крестьянам! Панам — петуха красного, добро всякое забрать, а землю взять — и поделить. И чтобы поровну. Правильно?
Все-таки гайдамаки! И зброя иная, и амуниция, а нутро то же. Вэй, наслушался! Наслушался, насмотрелся…
