Тамара Воронина - Зеркало перемен. 1. Дарующая жизнь
Перехватив ее взгляд, шут немного смутился и потянулся за рубашкой, и Маркус не препятствовал, наверное, мазь уже впиталась. Лена посмотрела на каждого по очереди. Проводник вполне удобно устроился на стуле, хотя это было невозможно, стул предназначался для чего угодно, но не для сидения на нем, но то ли Маркус был из людей, которые везде могут чувствовать себя комфортно, то ли Лена просто привыкла к другой мебели. Те же темные штаны, темная куртка, высокие сапоги, из-под воротника торчит ворот белой рубашки, кожаная перевязь с ножнами – ведь даже дома не снимает… Всегда наготове или именно сегодня, когда весь город перерывают в поисках шута, осмелившегося ускользнуть от казни? От вынужденности либо попросить о милости, либо умереть… на кресте. Черт возьми, что еще полезет в голову?
Привыкший к дворцовой жизни шут чувствовал себя не особенно уютно, все ерзал, стараясь получше умоститься на табуретке, высокий – видно, даже когда он сидит, худой, в облегающих длинные ноги черных штанах, башмаках, больше всего похожих на ботинки фабрики «Корс» или орудие пытки, и просторной белой рубашке с коротковатыми рукавами. Ему очень шло белое – его равномерно бледному лицу, большим крапчатым глазам, серым волосам. Чертовски привлекателен был шут, на неприхотливый взгляд Лены, однако воспринимала она его не как мужчину. Шут был прав. Брат? А откуда бы знать Лене, если братьев она никогда не имела? Да и разница в возрасте – ого-го какая, даже грустно, честное слово. Тридцать три! Лена уж и забыла, когда ей было столько. Целых шесть лет назад. Эпоха! Геологическая эра… в жизни женщины. Но, насколько ей помнилось, не было у нее в тридцать три столько морщинок возле глаз. Наверное, она не щурилась иронично или болезненно от необходимости говорить правду и смеяться.
– Почему мы понимаем друг друга? – спросила она. – Вряд ли вы говорите по-русски, правда?
– Понятия не имею, – честно признал Маркус. – Я давно перестал пытаться понять, почему я прихожу в другой мир и не только понимаю каждое слово, но и сам говорю. На Границе я чувствую слишком много, чтобы разобраться… там важнее выжить, чем философствовать, уж прости. Как это происходит у тебя, я тем более не знаю. Странницы о себе не говорят.
– А ты вообще говорил с ними? – поинтересовался шут. Маркус кивнул.
– Да, иногда они говорят с Проводниками. Не так, как с остальными людьми.
– Снисходительно, – произнес шут сочувствующе. – Как с детьми, которые не ведают, что творят. Которые выбирают забаву поопаснее, не понимая, что огонь обжигает, а сталь ранит. – С минуту Проводник неотрывно смотрел ему в глаза, и шут невесело улыбнулся. – А вот с шутами ты, похоже, никогда не говорил. Я не ошибаюсь в людях, Проводник. Я не умею читать мысли, но умею читать лица и делать выводы. А сейчас ты в недоумении и растерянности, потому что Лена не похожа ни на одну из Странниц. Но сам посуди, разве это удивительно, если она сделала только первый Шаг?
– Удивительно, – неохотно сказал Маркус. – Можешь мне поверить.
– Я тебе верю.
– Только напрасно ты сказал, что не умеешь читать мысли. Я же знаю, что ты разговариваешь с ней. Слышу отзвуки. Мне жаль, что я не встретил тебя раньше, парень. Ты даже не понимаешь, что ты такое.
– В том-то и дело, – вздохнул шут. – В том-то и дело… Ты пей шиану, Лена. Тебе силы нужны еще больше, чем мне. Мне плохо физически, а это легко переносится, в крайнем случае можно снять и магией. А ты второй день на грани слез.
– Странницы не плачут, – заметил Маркус со странной интонацией. – Я даже не слышал об этом никогда. Ты особенная, Делиена. Жаль, что моя магия не позволит мне замаскировать шута так, чтоб его не увидели. Амулет настроен только на меня, а Дара я не имею.
– Имеешь, – возразил шут, – иначе ты не слышал бы отзвуков, не мог бы безошибочно угадать в ней Странницу, даже шиану не мог бы готовить. Но ты не маг. Как, впрочем, и я, хотя я могу с ней говорить… не знаю как. Я слышу ее – и все. Отвечаю… просто отвечаю – и все. Я о себе знаю точно, меня проверяли на наличие Дара. Верховный Маг лично проверял. Очень неприятная процедура, должен сказать. На площади и то легче было.
– А зачем? – удивился Маркус. – Я б вообще постарался с Верховными не встречаться.
– Выбора не было. Шуты не могут быть магами.
– А у меня, выходит, есть магия?
– Да, Делиена. Но своя, особенная. Магия Странниц. Больше ее нет ни у кого из людей. Может быть, она заключается только в твоей способности легко пересекать Границы. Может быть, она чем-то ограничивается. Только сама ты можешь об этом знать.
– Я обыкновенная тетка! – воскликнула Лена. – Самая нормальная баба! Никакой у меня магии, никаких способностей, никаких особенностей…
– Никаких, – мягко прервал ее Маркус. – Кроме того, что ты Странница. Вот в этом у меня нет ни малейших сомнений.
– А не бывает так, что человека просто случайно заносит в другой мир?
– Бывает, конечно. Редко, но бывает. Только это не о тебе. Ты – Странница, Делиена. Поверь мне. Если тебе хочется плакать, плачь. Станет легче.
– Слезы очищают, – очень тихо проговорил шут. – Порой мне жаль, что я не умею плакать. Но ты женщина, Лена, ты умеешь и имеешь право. В слезах нет совершенно ничего стыдного даже для мужчин.
– Поплачь, – предложил ему Маркус, – о своей почти наверняка загубленной жизни.
Он хочет, чтобы я разревелась, сообразила Лена, он меня дразнит, считает, что мне и в самом деле полегчает, если я проревусь в свое удовольствие. А еще он подводит меня к мысли о том, что шут неизбежно погибнет. Он знает жизнь, в том числе и здешнюю. Он видел, что делается в городе, он понимает, что нас найдут, и свято верит, что меня не тронут, а шута удавят тут же, даже не выведут из комнаты. О себе он не думает вообще, ввяжется в бой и будь что будет, может, прорвется, а может, и нет.
– Тебе наплевать на свою жизнь, Маркус? Даже сейчас?
Он словно поежился, глянул на дверь, на Лену, на шута, снова на дверь, а дальше было как при съемке рапидом: дверь медленно-медленно открылась, из нее вылетела сияющая молния, но Лена увидела ее уже из другого конца комнаты, крепко приземляясь на седалище и медленно понимая, что их нашли и Маркус попросту отшвырнул ее, а иначе бы нож, который звенел в дверце шкафа, воткнулся бы ей в лицо. Свистнула шпага, странным текущим движением соскользнул с табурета шут, перетек под занесенный меч ворвавшегося в комнату мужчины в кирасе, перехватил его руку и вывернул ее из сустава. Сначала Лена услышала этот хруст, а уже потом заглушивший все дикий вопль.
Почему пишут «звон мечей»? Это был не звон, а лязганье стали о сталь, скрежет металла и металл, когда соприкасались шпага Маркуса или меч шута с кирасами мужчин, которые все лезли и лезли в узкую дверь, а шут и Проводник двигались так стремительно, красиво, гармонично, что Лена поверила в другое книжное выражение: они не бились, они танцевали.
