Алена Даркина - Растущая луна: зверь во мне
И не согласились некоторые, и возроптали, но не могли противиться Лесничему, ибо падали на землю со стоном и криками и лежали так в корчах, пока не повиновались ему.
И погрузились они на корабли, оставив полные дома добра, и плакали они, когда отплывали от Гучина и роптали. Пятнадцать кораблей отправилось с Гучина. Но на второй же день подул восточный ветер и началась моровая язва. И умирали эйманы каждый день, и не хватало сил у здоровых выбрасывать их трупы в океан.
И не выбирала смерть, и убивала виновных и невиновных вместе, и дом Дракона и дом Тарпана вымерли полностью, а у остальных осталось мало людей.
Пять дней и пять ночей свирепствовал мор, а на шестой день, прибыли они на Герел, и все прекратилось. Только три корабля добрались до места, остальные бросить пришлось, потому что некому было управлять ими.
И вывел Лесничий эйманов на берег, и велел им сосчитать живых. И оказалось, что пятьсот семьдесят три эймана выжили из всех и триста двадцать девять сыновей их, не взявших имя. Женщин же не считали.
И плач стоял, и вопль весьма громкий, потому и называют герельцы место то: Плач пришельцев даже до сего дня.
И поднял Лесничий руку, и умолк плач, ибо не могли эйманы противиться ему, и приказал он строить дома. А сил не хватало, но принудил он их рукою крепкою, и трудились они как рабы, чего никогда не было со времен сотворения Гошты. И если кто падал без сил, того клали в сторону, пока женщины ухаживали за ним, а как только мог он встать, снова шел на работу.
И стенали они, и плакали, и вспоминали жизнь на Гучине, и вопрошали: "Что стало с тобой, Лесничий? Почему ты так жесток с нами?"
И отвечал он, и сказал им: "Не Лесничий я более, но зовите меня Охотником. Ибо не желали вы повиноваться мне добром, будете повиноваться по принуждению, ибо нельзя с вами иначе".
Лев шумно захлопнул книгу и, откинувшись на спинку стула, вытер со лба пот. Все что он прочел, очень походило на правду. Но откуда взялась эта книга? Надо непременно расспросить об этом.
Казалось, она только что сошла с печатного станка. Удаган бы не удивился, если бы узнал, что он первый ее листает. Отправиться на поиски Эвилел или подождать? Лучше подождать. Если бы эйм был здесь, он бы нашел ее в два счета, но льва пришлось увести юго-восточнее, он сейчас бродил рядом с прайдом. Дважды он уводил охотников. Наверняка теперь там пойдут легенды о льве, которого невозможно убить стрелой или мечом, но который убивает взглядом.
Он снова открыл книгу и прочитал еще несколько отрывков, которые ужаснули не меньше. Потом невидяще уставился в окно, размышляя о том, что узнал.
Итак, Лесничий, о котором они с такой тоской мечтали вернуть, не вернется никогда. Если верить этой книге, Лесничий и Охотник — одно и тоже лицо.
Но главное, он нашел ответ, почему Охотник говорил эйманам, что они не могут иметь детей без его благословения. Истина оказалась простой и страшной. Ребенок, родившийся от эймана, ощущает не только эйма отца, но и множество других. Благословение Охотника ограничивает ребенка, он соединен только с одним эймом и принадлежит Дому отца: у Орла рождается Гриф или Сокол, но не Полоз, например. Что касается детей, родившихся без благословения… Большинство из них сходят с ума, чувствуя в себе столько животных разом. Но один из… тысячи? десяти тысяч? — мог справляться с сонмом, живущим в нем. И однажды, он становился Охотником.
— Шереш… — снова выругался Лев.
Он так и не предупредил брата о том, что Ранели может забеременеть. Оставалось надеяться, что до тех пор, пока он не вернется, ничего страшного не произойдет.
7 уктубира, Цартан и дом Воробья
Девочки мадам Жалма принимали не только эйманов. Список состоятельных клиентов постоянно пополнялся. Но настоящего хозяина мадам всегда помнила и старалась во всем ему угодить. Даже обои и занавеси в доме меняли в соответствии с требованиями Халварда.
Стоило Охотнику переступить порог дома, как все пришло в движение. Полная, густо нарумяненная женщина кудахтала то слева, то справа, стараясь, заглянуть в глаза и угадать его желание. Из этого воркования он услышал одно:
— Вы неважно выглядите. Нельзя так много работать. Надо и отдыхать, почаще к нам заходить.
Халвард слабо улыбнулся.
— Тут отдохнуть тоже не получается. Но я благодарю тебя за беспокойство, — и коснулся груди слева.
Рана уже затянулась, но еще ныла то и дело. А жест стал привычным. Загфуран тоже это заметил. Надо бы отвыкать.
— Нальмес уже ждет вас, — вновь засуетилась мадам Жалма, — но может быть, вы оцените новеньких? Среди них есть очень талантливые. Очень.
Он повел плечом, что можно было расценить и как отказ, и как согласие, мадам предпочла увидеть последнее. Она громко хлопнула в ладоши, тут же покосилась на покровителя — не помешала ли ему? Но ее уже услышали, и девушки выстроились на лестнице: большинство похожи друг на друга как две капли воды: эдакие размалеванные фарфоровые куклы с вызывающе глубокими декольте, облегающими юбками или с разрезами на платьях, в которых белели стройные ножки. Другие старались сохранить некоторую индивидуальность: создали образ неприступной красавицы, молоденькой служанки или купеческой дочки…
— Обратите внимание на Урмат, ей всего семнадцать, а она уже имеет покровителя, но для вас все девушки свободны. Или Эрте, вон там, наверху лестницы…
Охотник послушно рассматривал девиц, но кого рекомендовала мадам Жалма, так и не уловил. Наверное, каждая из них выигрывала во внешности перед Нальмес. У той возраст уже довольно большой для салона мадам Жалма — двадцать семь лет. Если бы Халвард к ней не ходил, наверняка бы ее здесь не держали. Но Нальмес умела то, чему другую придется обучать несколько месяцев, — заставить Охотника забыть, что он Охотник. Он приходил сюда, чтобы хоть немного отдохнуть, не хотелось тратить это время на обучение. А мадам Жалма вряд ли поймет, что ему нужно. Нальмес могла бы обучить кого-то, если бы захотела, но, кажется, ее устраивало место, которое она имела.
— Спасибо, но… мне больше нравится Нальмес, — сообщил он мадам.
Еще один громкий хлопок и девушки разошлись по комнатам, хотя некоторые посматривали на него с явным сожалением.
— Что-нибудь принести в вашу комнату?
— Может, позже, — отмахнулся он.
Халвард знал, что в комнате его уже ждет вино, запеченное мясо и фрукты — то, что он любил. Их отнесли туда, как только он вошел в дом. Еще он любил баловать Нальмес. Она всегда заказывала что-то особенное. Но сначала надо узнать, чего она желает сегодня.
Он взбежал по лестнице, только на верхней ступеньке осознав, что усталость исчезла. Обернулся и, поймав удивленный взгляд мадам, подмигнул ей. Она изумляется так, будто паралитик пустился в пляс. Но ему тридцать семь, а не восемьдесят, он умеет бегать, умеет драться. А это сонное состояние — из-за последних напряженных дней. После обряда можно будет отдохнуть. Эйманы угомонятся тогда…
