Татьяна Каменская - Ожидание
— Немытый, ведь пронесёт! — думает она запоздало.
Но кисло-сладкая мякоть уже проглочена, и две косточки лежат на её ладони. Ника секунду смотрит на них, словно что-то решая, затем, лукаво улыбнувшись, с размаху ки-дает их далеко в сторону, вернее в соседский огород к соседу Алёшки- Арстану, как в детстве. Подождав с минуту, словно ожидая что-то в ответ, она пожимает плечами и вновь улыбается. А рука её уже тянется к недозрелой бело-желтой сливе. Попробовав недозре-лый плод, Ника морщится, передёргивает плечами, сплёвывает желтую слюну на гряд-ку картофеля и бредёт дальше, вглубь огорода. Грядки с огурцами сменяются ровными по-лосами высоких кустов баклажан и перца. Томаты, ещё совсем мелкие, висят на кустах, словно зелёный виноград. А высокие стебли кукурузы вытянулись так высоко и прямо, что похожи на густую зелёную стену, за которой таится лаз с едва заметной тропинкой, которая ведёт в Яр. Ника знает, этот путь самый короткий и быстрый из всех. Через па-ру минут ты будешь уже внизу, у Ручья. И хотя Ника очень редко пользовалась в детст-ве этим лазом, но сейчас она чувствует дикое желание перелезть через поваленный пле-тень и рвануть по тропинке вниз, к той полоске воды, что виднеется за высокими вет-лами. Ника смущённо улыбается, но, взглянув на подол своей тонкой рубашки, кое-где уже выпачканной в земле, вздыхает и поворачивает обратно. И вовремя! По тропинке, проходящей через весь сад и огород, заросшей плотным ковром спорыша, несутся навстре-чу ей дети. Данил впереди, а за ним, чуть приотстав, Гера. Ника, смеясь, раскрывает свои объятия, и сын, влетая в них, обнимает мать и прижимается к ней всем своим телом. Сад оглашается криками, шумом, взаимными обвинениями. Но через минут пять, или десять, крики умолкают, и все трое, мирно переговариваясь идут не спеша к дому, где на высоком крыльце, приложив к глазам сморщенную ладонь, стоит пожилая жен-щина. Она смотрит в сад, заслоняясь от ярких лучей солнца, пробившихся сквозь лист-ву огромного карагача, и при этом, улыбаясь, качает головой.
Всё оказывается проще простого. Встав раньше всех, Данил решил самостоятельно вы-вести коз пастись в Яр. Но Гера, увидев брата в тот момент, когда он уже выгонял коз за ворота, поспешила за ним, решив, что идея неплохая, помочь тёте. Они не знали, что тётя Фаня решила ещё несколько дней подержать коз в загоне, чтобы их длинное руно не испачкалось в непросохших лужах. В итоге, они кое-как пригнали перепачканных коз домой, и то лишь после того, как одна из козлушек почти провалилась в мягкое ме-сиво грязи одной из луж, и её пришлось вытаскивать из этой трясины уже впятером. Хорошо, что в столь ранний час в Яр примчались другие ребятишки, они и помогли Гере и Данилке. Конечно, взаимные упрёки хоть кого доведут до белого каления, но Ника понимает, что едва ли детей стоит в чем-то упрекать. Они старались сделать приятное тёте Фани, и в принципе им это удалось. Тётя Фаня смотрит на детей такими счастли-выми глазами, что Нике становится с одной стороны смешно видеть их понурые головы, испачканные кое — где жирной грязью её родного Яра, а с другой стороны ей становится ясно, что у тёти Фани, прожившей долгую и не слишком счастливую жизнь, так и оста-лось неизрасходованным, из-за невостребованности, простое материнское чувство, прису-щее всем женщинам.
У тёти было всё: неудачная любовь, всепоглощающая и стремительная, позднее заму-жество, ранняя смерть мужа, рождение мёртвого ребёнка, и нелёгкая доля молодой вдо-вы, судя по намекам и обрывкам разговоров, в чем-то грустная и немного бестолковая…
Да не всё ли равно, какая у кого была жизнь? Не нам о том судить! Ясно одно, материнс-кое чувство, и радость счастливого деторождения обошли стороной эту гордую когда-то красавицу, в чём-то сильную, и в тоже время слабую, как и все женщины.
Но тётя всегда была оптимисткой. Уныние и тоска никогда не находили приюта в её беспокойной душе. И никто, никогда не видел её слёз, хотя жизнь не раз, и не два пы-талась сломить её. Но тётя Фаня всегда любила жизнь, любила и заставляла любить других, ту суровую действительность, что иногда являлась нам. Как не вспомнить то время, когда ей был поставлен страшный диагноз. Рак! Операция длилась пять часов. Да, тётя всегда была оптимисткой, и на операцию она шла с улыбкой, и после опера-ции смех не покидал ту палату, где лежала тётя. И может, поэтому она выжила, и по-бедила в том споре за жизнь. И ведь уже скольких товарок по палате она пережила. Может быть, даже благодаря тому, что не сидела и не ныла о своих болячках, а бегала и носилась как десятилетняя девчонка за своими козами по всему Яру, со смехом пере-сказывая смешные истории о своих любимцах, о которых знала всё, начиная от их ха-рактера и привычек.
Ника с детьми весело смеются над тётей, когда она самозабвенно рассказывает как Лёшка, огромный породистый козёл, вожак стада, обладатель длинных витых рогов, загнал её на крышу сарая и заставил просидеть на ней битых четыре часа, изнывая от жажды и жары.
— Сидеть бы мне и дольше на ней, да вот послал же Бог соседа- выпивоху, занять деньжат на опохмелку. Вот он меня и вызволил из плена… — серьёзно рассказывала тётю, не обращая внимания на хохочущих детей и Нику. — Ну, я от радости ему и отва-лила деньжат… Жена потом приходила со мной разбираться… — вздохнув, грустно закан- чивала тётя свою историю, хотя глаза её искрились лукавым весельем.
После обеда дети опять умчались в Яр, а тётя, обратив внимание на непомерный аппе-тит Ники, и узнав о беременности племянницы, сначала пришла в восторг, а затем в не-годование, узнав о дурных намерениях Ники.
— Ты ещё молода! Роди, это может быть твоё самое гениальное дитё! Я читала в жур-нале, что поздние дети — гениальные дети!
— Тётя Фаня, о чем вы говорите? Мне ли рожать в такие годы, да ещё и без мужа!
Пожилая женщина подозрительно смотрит на Нику, а затем сердито спрашивает:
— Чего с абортом тянула тогда? Почему сразу не сделала?
— Не знаю! — честно признаётся Ника, поднимаясь в волнении с дивана, и отворачива-ясь к окну, пряча свои глаза. — Зачем, почему и отчего? Я уже не могу ответить на это… почему? Может быть, стыдно было идти в больницу. Город маленький, сплетни и пересу-ды пойдут. В запасе у меня последняя неделя, всего ничего, но… но если нельзя… тогда придётся вызывать искусственные роды.
Тётя Фаня возмущённо ахнула, прикрыв рот фартуком, а Ника, виновато посмотрев на неё, добавила:
— Здесь никто не знает меня, отлежусь, а заодно и дети отдохнут от города.
— Так, так! Вот ты и примчалась сюда, грех на душу брать! — осуждающе промолвила тётя Фаня. — Ты грешишь, а мне ещё грешнее…
