Наталия Андреева - Когда падают листья...
Он убил ровно столько, сколько похоронил в своей родной веснице.
И среди павших от его руки тоже были женщины.
И дети.
— Эй, ты меня слышишь? — Ждан предпринял еще одну попытку привлечь к себе внимание.
Дарен потряс головой, прогоняя воспоминания почти пятилетней давности. Временами надо к ним возвращаться — возвращаться и давать достойный отпор, чтобы тянущая боль внутри тебя не выплеснулась наружу.
— Я вот думаю, — мальчишка, ободренный тем, что его, наконец, услышали, продолжил: — что, если Акирема снова на нас нападет? Что тогда?
За ошибки всегда надо отвечать, и расплата будет ходить за тобой по пятам, пока не получит желаемое. Правда, цена не всегда посильная…
— Не нападет.
— С чего ты взял?
Дарен обвел взглядом печальную березовую рощу: ветви деревьев жалобно тянулись к земле, по листьям хрустальными капельками стекала мерзлая вода, а желтые листья понуро обвисли, облепив белесый ствол. Потом резко пришпорил коня.
Парень нагнал его уже у развилки. Вершник, придержав коня, задумчиво созерцал подгнившую деревянную табличку.
— Направо пойдешь — коня потеряешь, — не удержался от язвы Ждан.
Дарен никак не отреагировал, а, возможно, даже и не услышал его.
— Поехали.
Ветер, рассмеявшись шуршанием веток, бросил путникам в лицо мокрые коричневые листья. Тополь?.. Как странно. Тополя держатся до морозов и лишь потом опадают, зачастую так и оставаясь зелеными. А здесь… Будто сама Смерть прошлась по лесу и умертвила все, что еще два дня назад светилось жизнью.
"Моарта, признавайся, твоя работа? — безмолвно усмехнулся путник. — Не полюбился тебе беспечный северянин?"
А может, это Осень вышила на канве еще один черный крестик? Или все-таки желтый?.. Странно. Странно и боязно — ждать, пока наступит тот момент, о котором тебе журчат последние ручьи и кричат улетающие птицы.
— Слушай, Дарен, — Ждан подъехал ближе к нему и выпалил: — расскажи мне о войне.
Путник на миг прикрыл глаза, и перед мысленным его взором встала совсем другая картинка: черноволосая девушка в венке из осенних кленовых листьев.
"Дарен! А где ты воевал?.."
Он мотнул головой, бросая памяти в лицо скомканный и пожелтевший листок бумаги, на котором было написано… А, и в самом деле, так ли это важно — что именно там написано?
— Эй, ку-ку! — мальчишка тряхнул белыми волосами.
— Нет.
— Что — нет?
— Нет — значит, нет. Перебьешься.
— Ну почему?
— Жаждешь просыпаться с криками ужаса посреди ночи? — он впился взглядом в серые глаза.
— Да ну, — Ждан отвел взгляд. — Наверняка ты все преувеличиваешь.
— Что конкретно? — обозлился Дарен, — что ты считаешь преувеличением? То, как с живых людей полоска за полоской срезали кожу или, быть может, то, как солдаты насиловали маленьких девочек во вражеской веснице на пороге их собственного дома?!
Мальчишка вздрогнул и замолчал. Но, видно, хватило его не надолго, и взыгравшее чувство справедливости, победив, вылилось в новый разговор:
— Ну, наши наверняка такого не делали.
— С чего ты взял?
— Они же хорошие, — Ждан пожал плечами.
Дарен расхохотался. Был этот смех горьким, как запах одуванчика, и сумасшедшим.
— Что? — парень обиженно нахмурился. — Что смешного, а?
— Запомни, мальчик. На войне нет "хороших" и "плохих".
— А что тогда есть? — он скептически фыркнул.
— Что есть?.. Тупость тех, кто носит корону, — он повертел в руках упавшую к нему в руки веточку и добавил задумчиво: — а еще, пожалуй, смерть есть.
Ждан пожевал нижнюю губу, раздумывая над словами попутчика.
— И не приведи Оар тебе когда-нибудь узнать, что же такое война.
На этот раз мальчишка молчал дольше. Впрочем, поток мыслей в его голове был отнюдь не таким правильным, каким бы хотел его видеть Дарен.
Запах сырых листьев на земле горькой патокой лился в легкие, заставляя вдыхать снова и снова, так, чтобы грудь начинала болеть от напора воздуха. Этот запах напоминал каждому из путников что-то свое — полузабытое, стертое мягким ворсом ковровой дорожки-Судьбы, что-то, давно покоившееся под слоем вековой пыли, но такое прекрасное и завораживающе-грустное…
Дарен вспоминал такие же листья на лесной тропинке, звенящий бархатной струной голос, кленовые листья в хрупких нежных руках… Ему тогда казалось, что все, — излечился он от страшной болезни-вины, излечился лучистым взглядом карих глаз и мягкой улыбкой. Дарен заново учился жить. Снова пробовал жизнь на вкус, и вкус этот был пьянящим, кружащим голову сладкой истомой… Он тогда думал, что это навечно, что все, происходящее с ним — навсегда! Осень, вечная янтарная осень! Вечная радость…
Ее не стало следующей осенью. И вечная радость стала вечной печалью, от которой Дарен был уже не в силах избавиться, да и не хотел. Ему казалось — стоит только рассмеяться и забыть, как тут же сотрется из памяти милое сердцу лицо, как тут же уплывет ее смех и песня…
А на ее могилу уже третий год падали кленовые листья, из которых она так любила плести венки.
Из-за медлительности Ждановой кобылы к границе путники подъехали, когда солнце уже начало удаляться на ночлег, закутываясь в мягкий вечерний плед.
Стены заставы издалека выделялись своей мрачностью и отчужденностью: постройка выглядела старой, но на самом деле ей не было и тридцати лет, ведь последний договор, закрепляющий за Заросией новые границы, был подписан тридцать лет назад. Черный камень, грубо обтесанный и оттого казавшийся еще более неприветливым, вблизи производил впечатление на редкость удручающее. Впрочем, Дарен был уверен, что два явно скучающих молодых человека на воротах были не единственными обитателями крепости, и что сейчас на них направлено как минимум две сотни смертоносных стрел из незаметных на камне бойниц.
Ждан не знал этого. Он с любопытством вертел головой и восторженно свистел, пока Дарен подъезжал к молодым войникам, уже положившим руки на мечи.
— Я по личному поручению кралля Блуда Пятого. — Путник вытащил уже изрядно помятую грамоту.
Стражник дотошно изучил документ, раза четыре, потом перевел хмурый взгляд на Ждана.
— А этот?
— Со мной.
Стражники переглянулись и снова углубились в чтение.
— Про него здесь ничего не сказано.
— А граница нынче контролирует еще и жителей страны?
— Нет, но…
— У меня мало времени. Прошу пропустить. — Дарен начинал раздражаться. — Или вам напомнить, чем наказуема задержка срочника?
Войник отдал ему грамоту.
— Проезжайте.
