Наталия Андреева - Когда падают листья...
Но картинки Феникса чуть повыше виска больше не было.
"Как же так? — сам себя спрашивал Лексан, недоуменно водя пальцами по чистой от "клейма" коже, — разве не должен был и я потерять свою человеческую сущность?"
А еще через несколько дней его официально пригласили на кралльствование в Заросии. Бывший ненаследный краллевич только ухмыльнулся в ответ на фальшивые поздравления Карстера, а потом сказал:
— Возвращайся-ка в свой Корин. И чтобы я о тебе больше на территории моей страны не слышал.
Карстер, уже лет десять вертевшийся между верхами трех стран, как уж на сковородке, от радости чуть из штанов не выпрыгнул, и только Оар знает, каких трудов ему стоило сохранить постную мину.
А сам приглашенный на кралльствование проводил его задумчивым взглядом, потом тяжело вздохнул и долго смотрел, как догорает в камине папочка, носящая гордое название "Дело об Артефакте".
Борщ, выйдя во двор, обнаружил, что балки в сарае, которые прикреплял заезжий знакомый-чаровник, вдруг обвалились, убив лучшую дойную корову и перепугав кур. Птицы, почуяв свободу, тут же разбежались кто куда, не обращая внимания на толстого красного мужика, который с криками носился то за одной, то за другой курой. О, как только не клял уважаемый староста шарлатана-чаровника, столичную сволочь и зажравшегося выродка, какими только обещаниями не сыпал, вплоть до подачи жалобы самому краллю, но рухнувший сарай почему-то не спешил отстраиваться заново.
* * *Темнота на миг ослепила, но лишь на миг, потому как глаз у Дарена теперь не было.
— Наконец-то ты пришел, — раздался глухой голос Моарты, — я давно тебя жду.
Дар промолчал: что он мог сказать? На этот раз она выиграла битву по всем правилам. Трудновато было бы не признать этого, стоя перед ослепительной богиней. Войник приблизился к ней вплотную, когда рядом раздался звонкий голос:
— Ошибаешься, Смерть. Он не твой. Он — мой. И всегда был моим.
Шипением наполнилась тьма, и прекрасный лик богини исказился.
— А ты что здесь делаешь?! Убирайся, тебе не место в моих чертогах!
— Моарта, девочка, не забывайся. Даже Эльга не позволила себе вести себя так, а у нее куда больше власти над судьбами.
— Вот еще! — фыркнула богиня, — я могу оборвать Нити.
— Сломать всегда легче, чем построить.
А Дарен, оглянувшись, вдруг увидел Осень — ту самую Золотую Хозяйку, говор которой можно услышать в перезвоне осеннего ветра. Но глаза у Осени были Велины, и изогнувшиеся в улыбке губы были Велины, и тонкие руки, и золотые волосы принадлежали одной-единственной девушке — той, которая осталась жить там, за этой призрачной гранью.
— Что смотришь, Подаренный? — усмехнулась Осень, — нам тоже надо в ком-то жить.
— То есть… — Дарен все-таки решился спросить, — то есть все это время ты была… в Велимире?
— Я была уверена, что ты догадаешься раньше, — рассмеялась та, и на Дара повеяло запахом яблочного повидла, — нет, Подаренный, нет… мы были единым целым.
Войник помрачнел.
— Значит… — и замолк.
— О нет, конечно же, нет! Просто я отпустила ее. Пусть спокойно живет в мире, где больше нет ни странных голосов, ни чаровников. Все так, как и должно было случиться.
— Да, — глухо отозвался Дарен, стараясь не глядеть в сторону Осени, — все закончилось именно так.
— Почему — закончилось, Подаренный? Все только начинается!
ЭПИЛОГ
Чтобы написать письмо, ждали больше года — до самой осени. И тогда, толкаясь вокруг стола и стремясь добавить что-то свое, еще долго переругивались, отнимая друг у друга перо.
Но в конце концов на листе бумаги появилось лишь несколько строчек:
"Здравствуй! Знаешь, мне все говорят, что я сумасшедшая, но ведь только сойдя с ума можно было сделать то, что сделали мы. А еще в нашем саду в день его рождения расцвела черемуха — белая-белая — и комната тут же вся пропиталась сладким запахом. Осенью, представляешь?"
Далее подписано печатными буквами:
"Хоть ты и вредный, как стадо лысых дьяболов, возвращайся поскорее, а то твой дружок тут уже всех достал до печенок! Смотри, вырастет твой сын и станет похож на это чучело белобрысое…"
Еще несколько отдельных непонятных слов и изящным почерком приписано:
"Дар, а я с братом на прошлой седьмице виделся. Он так вырос и возмужал! Говорит, женится скоро. К слову, кралль меня послом устроил. Не обессудь, брат, в Корин. Буду теперь в разъездах: жаль, конечно, редко теперь с Велей и Вереславом буду видеться…
И, слушай… Ты там скажи Моарте, что это верно, что смерти нет, хорошо?"
Ветер подхватил сложенный вчетверо желтоватый листок, насквозь пропахший весной, и понес его куда-то, пока не стал он лишь белой точкой в багряном небе.
А где-то наверху, там, где кончается Грань Мира и обрываются Нити, высеченные лезвиями Судьбы на ладонях Странников, поймал его мужчина с черной косой до лопаток и вечно хмурым лицом — когда-то давно, в другой жизни. Поймал, развернул… и легко и беспечно рассмеялся: так, будто бы и не отделяла Странников от Путников вечная, непреодолимая стена. Ведь иногда первые все-таки становятся вторыми, назло всем богам.
— Слышишь, Моарта? — послушно повторил он и, зажав в руке листок, прокричал заходящему солнцу: — нет смерти! Но мы, мы-то есть!
Осень подхватила этот крик и, усмехнувшись, опустила его янтарным кленовым листиком на тропинку у Дома. Его давно там ждали. Ведь, в конце концов, неважно, где этот Дом; неважно, когда падают листья. Важно лишь то, куда ложится солнечный свет их багряных прожилок.
Конец.
Ноябрь 2009 — декабрь 2010
