Явье сердце, навья душа (СИ) - Арнелл Марго

Яснорада подошла к Драгославе близко, чтобы другие не услышали их разговор. Подобрать нужные слова оказалось непросто, и недоумение в глазах бывшей колдовки Маринки стало оборачиваться раздражением.

— Не выходи замуж за Полоза, — выпалила Яснорада.

Знала, что не сумеет объяснить Драгославе, с чего вдруг той, уже оставившей за порогом мира живых собственное имя, нужно оставить и заветную мечту. Не сумеет, потому что обещала Ягой не выдавать того, что узнала. И выдать, что сказала царица, Яснорада тоже не могла.

— Он заберет тебя в темное подземелье, в котором ты останешься совсем одна.

— Вот и хорошо, — не растерявшись, отозвалась Драгослава. — Отдохну от твоего болтливого языка.

Укол несправедливый, привычный, а потому совсем безболезненный. Яснорада стояла на своем:

— Не ходи. Свобода обернется неволей, а радость — тоской. И никакое золото вернуть утерянное счастье не поможет.

«Прислушайся, — мысленно взмолилась она. — Хоть раз».

— Ты у нас ведьмой заделалась? — в лицо ей расхохоталась Драгослава.

Яснорада твердо выдержала ее взгляд. Не опустила глаза и заискивать не стала.

— Я тебя предупредила. Но воля твоя.

Развернувшись, она встретилась с застывшим, словно река зимой, взглядом Мары. Услышать беседу царевна не могла, а секретничать с ней Драгослава не станет. Но, уходя, Яснорада ощущала змейкой ползущий по спине холод. И не скажешь сразу, страх ли это навлечь на себя гнев Мораны или следующий за ней царевин взгляд.

Глава девятая. Сороковое царство

— Почему скатерть-самобранка слушается тебя, как не слушается Морану?

Ягая и Яснорада спозаранку готовились к приему гостей: банную печь растапливали, на стол накрывали. Часто гости через их дом текли единым потоком — едва изба поворачивалась вокруг своей оси, пропуская одного сквозь открытые городские ворота, дверь открывалась, чтобы впустить другого. Дверь в избу была заговоренная — впускала гостей лишь тогда, когда того хотела Ягая. А другие, верно, стояли на Калиновом мосту в ожидании своего часа, не ведая, что за стеной тумана притаился многоголовый Змей.

Не жестоко ли заставлять души ждать? Или, оставившие по ту сторону реки свои воспоминания, они и вовсе не знают, куда и зачем бредут по мосту?

— Растрепала царица? — неприязненно усмехнулась Ягая. — Не рассказывала ли она часом, что пришла в избу непрошенной гостьей, вошла в мою комнату и скатерть мою взяла?

Под тяжелым взглядом Ягой Яснорада проглотила слова «Она ведь царица». Что-то подсказывало, для Ягой подобное оправданием служить не может.

— Ты не ответила, — сказала она вместо этого.

Ягая вздохнула. Весь ее гнев куда-то испарился.

— Я — привратница, страж границ, а значит, принадлежу и той стороне, и этой.

Она вдруг приподняла темно-красную, что кровь, юбку, которую Яснорада так часто видела на ней. Одна нога — как нога, а другая — белая кость, лишенная плоти и кожи. Яснорада ахнула, не сумев прикрыть ужас маской вежливого равнодушия, что было бы куда уместнее.

— Прости…

— Не обижаюсь. К такому зрелищу ты не привыкла. Но, скрытые покровами обманов, так, боюсь, выглядят многие из жителей царства Кащеева. Я одной ногой в земле мертвой — считай, что в могиле. Они — обеими.

Яснорада вздрогнула всем телом, представляя, что обнажила бы слезшая с прекрасной Драгославы позолота. И снова вспомнился ей разговор с Мораной. Зная, что скрывает мнимая правда, что будет теперь она чувствовать к тем, кого видит перед собой? Кого знала всю свою жизнь… а, оказалось, не знала вовсе?

— Расскажи про наш мир, — попросила Яснорада, поправляя блюда на скатерти-самобранке.

Баюн вертелся юлой — то под столом, то под ее ногами. Ягую он побаивался до сих пор. Пока мать не видела (или, всевидящая, лишь делала вид), Яснорада скормила ему по кусочкам уже несколько блинов.

— Долго же ты ждала, — беззлобно усмехнулась Ягая.

Сколько дней уже минуло с тех пор, когда она открыла Яснораде правду? Все они ушли на то, чтобы примириться с ней.

— Мир наш един в двух лицах. Явь и Навь — искаженные отражения друг друга.

— И какое из них искажено?

Ягая хмыкнула.

— Я бы сказала — тот из миров, в котором магии нет и в помине. Люди, на которых ты смотришь через волшебное блюдце, узнав правду, сказали бы иное. Если змея свернется в кольцо и вонзится зубами в собственный хвост, как понять, где конец ее, а где начало?

Яснорада похлопала ресницами, озадаченная.

— А Кащеево царство?

— Кащеево царство — лишь часть Нави. Мертвая часть. Приграничные это земли. Не все знают о них, а кто знает, называет их Сороковым царством.

Яснорада молчала, старательно запоминая.

Мало-помалу открывала Ягая для дочери свои секреты. Например, что порог избы и Калинов мост усеяны дурман-травой и окутаны ее, привратницы, особыми чарами. Вот почему пришедшие из Яви люди не просились назад, не вопили от ужаса и не бились в страхе, осознав, что находятся в царстве мертвых. Ни о чем не задумываясь, брели по мосту, а в избе Ягой делали то, что им было велено. Спокойные, одурманенные.

В глазах других — тех, чья воля оказалась сильней — Яснорада читала отнюдь не умиротворение. Они пытались противиться чувству, что гнало их вперед, дурману, что туманил их рассудок. Но, переступив порог, проигрывали всякий раз.

Ягая ушла с зельем из дурман-травы, и Яснорада приняла обязанности привратницы. Дверь в переднюю отворилась спустя мгновения. Растерянность, страх в глазах вошедшего — теперь она знала, что их породило. Смерть и путь по Калиновому мосту, конец которого тонул в дымной пустоте. Едва появившись на нем, гость еще принадлежал Яви. Пройдя мост до конца, стал частью царства Кащеева.

— Входи, гость дорогой, — тихо сказала Яснорада.

Как требовал обычай, усадила за его стол, уставленный явствами со скатерти-самобранки. Откуда берутся они? Из Яви, да, но откуда? С печи? С чьего-то обеденного стола?

Обычай требовал ничего не спрашивать, и Яснорада впервые решилась его нарушить.

— Вы помните, как вас зовут?

— Ничего не помню, — признался гость.

Иного она и не ожидала, но должна была спросить.

Воспоминания гостя сейчас лишь окутаны дурманом, но все еще живут в нем, словно в сундуке за семью печатями. Недолго, правда. Вскоре память гостя обратится белым листом.

***

— Настасья пропала.

— Как пропала? — воскликнула Яснорада, роняя рукоделие на колени.

— Шагнула в речку и пропала, — всхлипнула Иринка. — Шла, будто заговоренная, я звала, а она не откликнулась!

Тревога переполнила Яснораду, заплескалась где-то в горле. Выходит, мертвые тоже умирают? Или исчезают так, как Настасья — в воде, в земле? А ведь прежде и другие исчезали. Всех мертвых Яви город вместить бы не мог, да и многих Яснорада никогда здесь больше не видела. Они уходили куда-то… но куда? Искать себя в живой Нави?

Яснорада вылетела из дворца, точно подстреленная птица. Ягая, едва увидев ее, лишь покачала головой.

— За новыми ответами пришла?

— А дашь? — В собственном голосе Яснораде почудился некий вызов. Она вздохнула, садясь на лавку, опустила плечи. — Настасья пропала.

Ягая знала всех невест Полоза — готовила для них отвары, призванные сохранить им молодость и красоту. Теперь Яснорада знала, что красота невест — напускная, а под ней, под шлейфом чар — кости да вековая пыль.

Что сама она такова без чар Ягой.

— Помню, как Настасья впервые появилась в Кащеевом граде. Было это прежде, чем ты у меня появилась, как стала с гостями мне помогать. Вот и выходило порой, что чары мои дурманящие ослабевали. В гостях память пробуждалась — вспышками, короткими мгновениями сродни озарению. О жизни, что они оставили, пусть и сами того не знали — Калинов мост заставил их забыть. Настасья не понимала, где она, но сохранила память о себе и своем любимом. Поляницей она была, богатыршей. Про любимого все рассказывала, которого звали Дунай.