Джеймс Кейбелл - Сказание о Мануэле. Том 1
— Эх, господа, она находилась под воздействием очень сильных чар. Я нашел это необходимым в интересах здешнего закона и порядка. Я, сделавший все таким, какое оно есть, не привык к крайностям практичных людей, склонных безжалостно переделывать своих партнеров. На самом деле одно из преимуществ моего положения состоит в том, что подобный народ не считает все таким, какое оно есть, и, следовательно, очень редко меня беспокоит. — И черный господин в свою очередь пожал плечами. — Вы меня извините, но я замечаю у себя в расчетах, что этой ночью мне непременно нужно покрасить анемоны, а это довольно крупная планетарная система. Время поджимает.
— А время неумолимо. Князь, со всем должным уважением я полагаю, что именно этот трюизм вы и проглядели. Вы бросили в решительное наступление на мои фантазии самых очаровательных женщин. Но вы забываете, что показываете их мужчине сорока с лишним лет.
— А это так уж сильно меняет дело?
— Меняет весьма печально, Князь! Пока человек живет, он во многом меняется. Он менее уверенно держит меч и копье и не берет такой тяжелый посох, каким когда — то размахивал. Его меньше интересуют разговоры, а поток его юмора истощается. Он уже не такой неутомимый математик, каким был, хотя бы только потому, что его вера в личные способности ослабевает. Он осознает свои недостатки и, следовательно, никчемность своих мнений, а на самом деле он осознает несомненную никчемность всевозможных материй. Так что он бросает попытки все рассчитать, а скипетры и свечи кажутся ему почти равноценными. И он склонен оставить философские эксперименты и позволить всему двигаться не обязательно по линейке. О да, это меняет дело. — Юрген вздохнул. — И, однако, несмотря на все это, некоторым образом наступает облегчение, сударь.
— Тем не менее, — сказал Кощей, — сейчас, когда ты проинспектировал цветок женственности, я не могу всерьез поверить, что ты предпочитаешь свою сварливую жену.
— Честно говоря, Князь, я тоже, как обычно, в нерешительности. Возможно, вы правы во всем, на чем настаивали. И, несомненно, я не могу зайти так далеко и сказать обратное. Но все же, в то же самое время!.. Послушайте, не позволите ли вы на мгновение взглянуть мне на свою первую жену?
Не успел он попросить, как просьба была выполнена: тут находилась, конечно же, госпожа Лиза. Громкость ее голоса больше не ограничивалась какой — либо изумительной некромантией. А после прохождения тех прелестных дам она выглядела на редкость невзрачной.
— Ага, негодяй! — начинает госпожа Лиза, обращаясь к Юргену. — Так ты думал от меня избавиться! Хорош гусь! Большую благодарность я получила за свой рабский труд! — И она начала браниться.
Но браниться она начала, к удивлению Юргена, почему — то заявив, что он даже хуже графини Доротеи. Потом он вспомнил, что, благодаря не самому страшному из возможных везений, последние известия из внешнего мира госпожа Лиза получила от своей сестры, жены нотариуса, двенадцать месяцев тому назад.
И весьма безотчетно Юрген стал думать о том, какими несущественными кажутся эти любопытные месяцы, посвященные другим женщинам, на фоне банальных лет, которые он и Лиза мучились в совместной жизни; об изящной и веселой девушке, которой была Лиза до замужества; о том, как хорошо она знала его вкусы в еде; и о том, как здорово она угождала ему в те редкие дни, когда ее ничто, по — видимому, не раздражало; о всех пришитых ею пуговицах и всех заштопанных носках; и о том, какая буря разыгрывалась, когда кто — то имел наглость критиковать Юргена; и о том, насколько более неприятной — все принимая в расчет — была жизнь без нее, нежели с ней. Она, бедняжка, к тому же так непривлекательна внешне, что ее можно только пожалеть. И Юргена охватила наполовину тоска, а наполовину раскаяние.
— Думаю, я ее верну, Князь, — очень покорно говорит Юрген, — теперь, когда мне сорок с хвостиком. По — моему, ей так же тяжело, как и мне.
— Мой друг, неужели ты забываешь о поэте, которым мог бы стать? Ни один рациональный человек не стал бы оспаривать, что общество и дружеская болтовня госпожи Лизы, естественно, должны являться дезидератами…
Но госпожу Лизу всегда возмущало многословие.
— Замолчи, черный безбожник, и не намекай на такие постыдные вещи в присутствии добропорядочных людей! Ибо я, чтоб ты понял, добрая христианка. А твоя репутация всем известна! И ты самый подходящий товарищ для этого бездельника! Лучше и не придумаешь!
Так небрежно и сравнительно терпимо госпожа Лиза отделалась от Кощея, создавшего все таким, какое оно есть, посчитав, что он просто Сатана. А к своему мужу госпожа Лиза обратилась теперь особо.
— Юрген, я всегда говорила тебе, что ты докатишься до этого, и теперь, надеюсь, ты угомонишься. Юрген, не стой с открытым ртом, словно испуганная рыба, когда я тебя вежливо спрашиваю! А отвечай, когда с тобой говорят! Да, и не нужно пытаться выглядеть по — идиотски невинным, Юрген, потому что ты мне отвратителен. Ты слышал совершенно отчетливо, что твой самый подходящий друг сказал обо мне при моем собственном муже, стоящем рядом. Нет — прошу, тебя! — не спрашивай меня, что он сказал, Юрген! Я оставляю это на твоей совести и предпочитаю больше не говорить об этом. Ты знаешь, что, когда я разочаровываюсь в человеке, для меня этого человека больше не существует. Так что, к счастью, у тебя вообще нет нужды взгромождать лицемерие на трусость, поскольку, раз уж мой собственный супруг не чувствует себя мужчиной и не может защитить меня от оскорблений и вульгарного общества, мне лучше всего пойти домой и приготовить ужин. Смею сказать, что дом похож на свинарник, и я вижу, глядя на тебя, что ты опять гробил зрение, читая в постели. И подумай, как ты ходишь на людях, пусть даже в среде таких приятелей, с оторванной пуговицей на рубашке!
На одно ужасное мгновение Лиза замолчала. Затем она заговорила, с трудом сдерживая отчаяние.
— И сейчас, смотря на эту рубашку, я честно спрашиваю тебя, Юрген, неужели ты считаешь, что человек твоего возраста имеет право разгуливать в рубашке, которую никто… в рубашке, что… в рубашке, которую я могу лишь?.. Но я никогда не видела такой рубашки! Да и никто не видел! Ты просто не можешь себе представить, что у тебя в ней за вид, Юрген. Юрген, я тебя терпела, я мирилась со многим, ничего не говоря в тех случаях, когда многие женщины вышли бы из себя. Но я просто не могу позволить тебе самому выбирать себе одежду и таким образом губить дело и вынимать у нас изо рта кусок хлеба. Короче, ты вполне можешь кого угодно свести с ума. И предупреждаю тебя, что я покончила с тобой навсегда. Госпожа Лиза с достоинством направилась к двери Кощеевой конторы.
