Андрей Валентинов - Рубеж
Врешь!
Темная от крови дурной лысина была, а теперь и вовсе — аж черной сделалась.
— Врешь, клятый жидовин! Чую — врешь! Как ехали — сперва ты, пан Юдка, спокоен был. Позавидовал я тебе даже, заризяке! Потом, как камень этот поганый сыпаться начал, ты, вражий сын, словно ополоумел. А теперь — зубы скалишь! Все ты знаешь, все! А ну говори!
Напомнить бы этому гою, что все знает лишь Святой, благословен Он!
Я взглянул ему в глаза — безумные, полные мути. Так смотрит разъяренный буйвол.
— Говори! Куда братов Енох девал, сучий ты сын?
— Девал? — поразился я. — Или пан сотник не слышал? Сами поехали. Направо. Дорогу спросили — им и сказали!
…А неглуп пан бурсак, неглуп! Что-то понял — и не захотел бараном за паном Логином ехать. А может, и глуп — дурнее горшка в печи. Мало ли кто его с братьями да с паном Рио направо позвал? Поди, уже камнем стали!
— Хм-м… — сотник потер подбородок, нахмурился. — Как спрашивали — слыхал. И как отвечали — тоже. Да только кто? А ну говори, а то, клянусь Матинкой-Заступницей, развалю тебя шаблей от кипы твоей жидовской до срамного места!
Кто? Самому бы знать!
Я вновь поглядел на то серое, что здесь было небом. А почему бы и нет? Наверное, тому москалю, что Черкасов в глушь зимнюю завел, тоже выговориться хотелось!
— Сперва пан Загаржецкий должен что-то увидеть.
Я закрыл глаза. Прочь Тени!
Прочь!
Теперь — Имя Голодных Глаз. Может не получиться, может не хватить сразу на меня и на этого гоя… Имя!
Белый огонь — дальний отсвет пламени Эйн-Соф. Пора!
Медленно, осторожно я прикоснулся к его плечу…
— Матинка божа! Да чего ж это?… Христос-Богородица!
Увидел! Увидел то же, что и я, — Истину.
…Ни скал, ни сосен, ни серого — черная тьма, холодная, бездонная. А посреди нее — тонкая, словно нить, дорога…
— Убери! Руку убери, клятый колдун! Чтоб тебя!..
Но я не спешил отпускать пана сотника. Ему нужен ответ?
Вот он — ответ!
— Выпьешь, пан Юдка?
— Выпью.
В его филижанке была не сивуха — настоящая вудка. Такую только в погребах пана Мацапуры сыщешь.
Вэй! И где те погреба? И где тот пан?
Пан сотник валковский больше не спешил с расспросами. Сидел, головой лобастой мотал. Я не торопил. Уж кому незачем спешить, так это мне. На палю да под шабли всегда успею!
— То… То не ад, как думаешь, жиду?
— Не ад, — вздохнул я. — Шеола, говорят, и нет вовсе. Это не ад, не земля. И не небо. А вот что — сам точно не знаю.
— Завел ты нас, вражий сын!
Я и отвечать не стал. Завел, конечно. Да не туда, куда хотел.
— И рубить тебя вроде как поздно… И Яринку теперь не выручишь. Голова опустилась вниз, крепкие ручищи повисли, словно кость из рукавов жупана выдернули. Скис, черкас гетьманский! Или нет?
Нет! В глазах вновь вспыхнул огонь. Распрямились плечи, кулаки сжались — до белизны, до костяного хруста.
— Врешь! Врешь, вражина! Не сожрал нас твой Самаэль, и тут не пропадем!
На миг почудилось, будто передо мною взделся на задние ноги разъяренный буйвол. Эх, нет тут моего пана! То-то бы звон сабельный пошел!
— А ну, выкладывай, пес!
Б-же мой! Ну почему сразу — пес?
Он слушал молча, подперев кулаком щеку. Слушал, кивал.
— Значит, стража в клятых Воротах не наша была? Эта, тьфу, как ее? Смена другая?
— Если бы! — усмехнулся я. — Что такое смена в Воротах, пан сотник?
Несколько низших Малахов Служения — и все. Их там сегодня и не было вовсе. Там стояло войско — все сонмище Самаэлево под розовым стягом. Или мне стоило сказать пану сотнику?
Цвета стяга я, понятно, не разобрал — но мне ли не знать, под каким знаменем выступает Ангел Силы?!
Ручища сотника потянулась к левому усу, крутанула, закинула за ухо.
~ Сволочь ты распоследняя, пан Юдка! Как есть вражина! Под молнии ихние подвести нас задумал?
Не грозно сказал — печально. Словно сожалел.
— Какой есть, пан Загаржецкий, — хмыкнул я. — Да только пусть пан зацный себе иную материю представит. А как схватили бы пана сотника к примеру… жиды.
Я специально обождал, чтобы полюбоваться выражением его лица.
— Схватили и решили на палю свою жидовскую набить. Или… на крови его шляхетской мацу замешать. То пан Логин не захотел бы погулять напоследок?
Лицо сотника аж перекосило печеной репой. Дернулись ноздри, встопорщились седатые усы.
— Ах вот ты каков, Юдка, сотник надворный! Ай, не раскусил я тебя, жиду! Ай, не понял!
— Так не всегда ж нам барахлом торговать да всяким хазерам кланяться! И я улыбнулся прямо в лицо своему врагу. Странно, он словно успокоился. А и вправду — что теперь горло драть? Ор — бабье дело.
— Да только не по-твоему вышло, жиду! Да и врешь ты! Не взяли нас твои Малахи! Или ты, Юдка, от страху да от злобы памяти лишился?
…Не памяти — языка. Или разума.
— Чего молчишь-то?
— Пан сотник сам видел, — вздохнул я наконец. — Или пан сотник даже Суд Страшный не приметит?
— От дурень! Или вправду очумел?
Ну почему я не гой? Почему не могу перекреститься?
— Я не различаю цветов. Но если розовый цвет голубым сменился… Ведь так, пане сотнику? И если пан сотник в том уверен…
Я помолчал, собираясь с мыслями. Он уверен… А в чем уверен я? Вода мокрая, солнце горячее, комары кусают…
…Вэй, неправда! Не мокрая, не горячее, и не кусают — целуют.
— Пан сотник должен помнить, что Рубеж стережет караул Воителя Самаэля. Их цвет — розовый. Но он лишь тень Микаэля-Малаха.
— Чего я твоих жидов помнить должен? — огрызнулся он. — Я в вашу синагогу не хожу!
— И зря, — вздохнул я. — Таких, как пан сотник, там ставят на сквозняк — чтобы глупость выдуло. Ну хорошо, можно иначе. Небесным воинством предводительствует архангел Михаил. Вы еще называете его Архистратигом.
Пока пан сотник крестился, я быстро переводил имена с привычного языка на наречие гоев. Как бы мне рот углями не забили за такое кощунство!
— Никто, даже другие предводители Малахов… ангелов не могут без разрешения пересекать Рубеж между Сосудами… мирами. Сам Архистратиг предстоит перед Святым, благословен Он, воинство же ведет архангел Рахаб. Он — Меч Микаэля.
— А у нас Михаил на стяге полковом серебром вышит! — с гордостью сообщил пан Загаржецкий.
Я поморщился. Кому что, а курци — просо.
— Виза была оформлена правильно, но Досмотр пытался задержать нас. А я еще понять не мог — почему? А как Воинство увидел…
— Эге! — вновь перебил он. — Выходит, те, вторые, на собственную сторожу напали? Эх, гляжу, и в небесном таборе порядку мало! Разброд в твоих небесах, пан Юдка!
— Хуже! — вздохнул я, — война! И не в моих Небесах
Не разброд, пане моцный! Не разброд в наших!
