Саймон Грин - Охотник за смертью. Война
Казалось, что все, кто не вышел на улицу драться за революцию, прилип к экранам. На наших глазах творится история, не уставали повторять каналы новостей, и впервые они не преувеличивали. Лайонстон увидела знакомое лицо и остановилась перед экраном. С него смотрело покрытое потом лицо Тоби Шрека. За его спиной в пылающем хаосе сновали люди с оружием в руках. Из взорванного дома на заднем плане валил густой черный дым. Пробежал взвод охранников в разорванных и окровавленных мундирах. Лицо Тоби было измазано копотью, одежда в полном беспорядке. Чтобы перекрыть творящийся вокруг бедлам, ему приходилось кричать, надсаживаясь.
– Тоби Шрек для «Имперских Новостей» ведет репортаж из центра Бесконечного Парада. Силы восставших овладевают всем городом, деморализованные и несущие большие потери правительственные войска отступают в панике. Бойня неимоверная. Трупы валяются штабелями. Раненые с обеих сторон умирают на улицах, поскольку в забитых госпиталях больше нет мест. Гражданские и нонкомбатанты пытаются спастись бегством, но убежища не найти нигде. Имперские войска и подтянутые к месту сражения боевые машины считают противником всех, кто к ним не принадлежит. Силы безопасности сгоняют гражданское население на площади и предают казни на страх тем, кто посмеет поддерживать Восстание. Если это и имеет эффект, то прямо противоположный – в повстанцах видят освободителей. Недавно императрица выпустила на улицы огромное количество Гренделианских Стражей. По разорванным в мелкие клочья телам очень трудно подсчитать убитых. В конце концов гренделиане были побеждены героическими эсперами Подполья. Безумная акция, предпринятая от имени императрицы, указывает на растущее отчаяние в ее лагере и полное безразличие к жизни своих подданных.
– Жирный предатель! – Лайонстон отрубила сигнал, глаза ее лезли из орбит от злости. – Он за это головой поплатится! Как он посмел!
Она перебегала от экрана к экрану, глядя на них пылающим взглядом, будто могла заставить их сообщить хорошие новости. Но всюду было одно и то же. Сражающиеся на безымянных улицах люди на фоне огня и дыма. Крики, вопли, неразборчивые приказы. Сверкание секир и мечей, плещущая в воздух кровь. Гудение силовых щитов и рев дезинтеграторов. Мелькание куч щебня, которые были когда-то домами, дети с расширенными глазами, плавающие в своей и чужой крови. Вопящие женщины над неподвижными разорванными телами. Искаженные фигуры, висящие на фонарях, – где в мундирах, где в штатском.
Следя за интригой кровавых событий, репортеры и комментаторы оставили попытки освещать действия объективно и беспристрастно. Они постепенно заводились и хрипли, все чаще с шумом глотая воду из стакана. Стали доходить вести о первых победах мятежников. Сначала города, потом колонии, потом целые планеты выходили из-под власти Империи, от границ к центру. Некоторые каналы, до сих пор сохранявшие лояльность императрице, предпочитали отключаться, чем сообщать такие новости, другие попадали под контроль победоносных повстанцев. Эти экраны отключала сама императрица, но все труднее было найти канал, на котором можно было услышать то, что ей хочется. Наконец она отключила их все и по имплантированному коммуникатору вызвала генерала Шу Беккета. На плавающем перед ней экране появилось лицо генерала. У него был усталый вид, верхние пуговицы мундира расстегнуты.
– Чего тебе, Лайонстон? Я занят.
– Как смеешь ты так говорить с нами, Беккет? С тобой говорит императрица! У нас есть для тебя приказы, подлежащие немедленному выполнению. Определи все планеты, где мятежники взяли верх, и сожги их одну за другой. Мы не даем тебе полномочий принимать капитуляцию. Мы хотим, чтобы на этих планетах не осталось ничего живого.
Беккет бесстрастно глядел на нее с экрана.
– А те миллиарды невинных, которые погибнут?
– В расход. Им следовало тверже стоять против мятежников. Повтори наше приказание, генерал.
– К сожалению, я лишен возможности это сделать, Ваше Величество, как мне это ни больно. То, что осталось от Флота, испытывает непрерывные атаки хэйденов. Многие мои корабли выведены из строя или взяты на абордаж. Те, что остались, рассеяны так широко, что собрать их не удастся. У нас нигде нет такого сосредоточения кораблей, чтобы сжечь хоть одну планету. Мы сейчас сражаемся всеми наличными силами только чтобы уцелеть, императрица. По моей оценке, более сорока процентов Флота Вашего Величества уничтожено или захвачено противником.
Лайонстон совершенно вышла из себя и заорала оскорбления и ругательства в неподвижное лицо Беккета на экране. Она угрожала ему всем – от разжалования до ареста и расстрела на месте, если он не выполнит ее приказаний, и опять он не ответил. Кое-как овладев собой, Лайонстон, тяжело дыша, смотрела на экран и сжимала пальцы в кулаки. Беккет терпеливо ждал, пока она переведет дыхание, а она фиксировала его бешеным взглядом.
– Хорошо. Снова нас предает человек, которому мы вынуждены доверять. Новый приказ, генерал. Все крейсеры должны немедленно направиться на защиту Голгофы. Без исключений и оправданий. Мы требуем, чтобы вокруг планеты был создан кордон кораблей. Никто не должен через него пройти. Что бы ни случилось, Голгофа не должна пасть. Тебе ясно, генерал?
Беккет тяжело вздохнул:
– Лайонстон, это безнадежно. Мы слишком далеко. Даже если мы бросим на произвол судьбы людей, которых защищаем от хэйденов, пока мы пробьемся через их корабли, на Голгофе все будет кончено. Все, что я могу тебе предложить – это мои наилучшие пожелания и надежду, что лично ты в безопасности. И больше я для тебя ничего сделать не могу. Прощай, Лайонстон.
– Предатель! – завопила императрица в погасший экран. Она тяжело дышала, глаза ее вылезли из орбит, будто смотрели на что-то, видимое только ей. Потом она стала перебегать от экрана к экрану, вызывая напрямую капитанов своего Флота. Многие не ответили по той или иной причине, а те, кто ответили, ничем не могли ей помочь. У них были свои проблемы. Свою гордость и радость, корабли класса «Е», она оставила напоследок, но из них ответил только один. «Неколебимый».
Мостик был охвачен пламенем. Выли тревожные сирены и предупредительные сигналы, перекрывая все остальные звуки. Члены экипажа сгорбились в креслах, работая на оставшихся станциях с сосредоточенностью отчаяния. В хаосе звуков еле слышны были команды и доклады, но вопли слышались вполне отчетливо. Мостик был усеян трупами, кое-где обугленные тела до сих пор сидели за взорвавшимися пультами. Дым поступал быстрее, чем вентиляторы успевали его вытягивать. Стонали и кричали раненые, но ни у кого не было для них времени. Лайонстон заорала, чтобы кто-нибудь ей доложил, и наконец какой-то младший офицер остановился перед экраном. Один его рукав почернел и скукожился от только что сбитого пламени, половина волос на голове обгорела. И половина лица была багрово-красной от ожога. Он принял что-то вроде стойки «смирно» и отдал экрану честь. Глаза его вылезали из орбит, как у зверя, глядящего на лесной пожар. Лайонстон уставилась на него свирепым взглядом:
