Сергей Шведов - Белые волки Перуна
В один из храмов Ладомир вошёл, сопровождаемый Войнегом и Мечиславом. Последний всё махал перед собой рукой, а Ладомир с Войнегом просто смотрели на чужое великолепие. По словам Мечислава, храм сей назывался именем Василия, какого-то ближника греческого бога, к которому тот особенно благоволил. А чем ближник Василий угодил своему богу, воевода слушать не стал - мысли были заняты другим. Думалось о том, какое впечатление сии роскошные убранством храмы произведут на бояр и мечников, если даже у Белых Волков при первом взгляде перехватывает дух.
А греческий бог ликом оказался не страшен, даже благообразен. И глаза у него были скорее печальные, чем властные. Трудно было понять, чем же удерживает он подле себя своих печальников. И Людмила, и Мечислав говорят о вечном блаженстве, но Ладомир не верит в вечное блаженство. В стране Вырай умершие живут по силам своим и удатности. Да и скука в том вечном царстве греческого бога царит, наверное, смертная. Но многим возможность почить на всём готовом хотя бы после смерти наверняка придётся по сердцу. Правда, вечное блаженство ещё заслужить надо. А как начал расторопный грек, знающий славянскую речь, объяснять воеводе, что нужно делать, дабы попасть в рай, так тому осталось только хмыкать в усы. Одних заповедей насчитывалось десять. И грехов смертных оказалось семь. И так выходило, что Ладомиру в том царстве блаженства уж точно не бывать, но и из бояр и мечников, ему известных, тоже мало кто мог угодить греческому богу. Вот разве что Мечислав, который по младости лет не успел ещё накуролесить в этом мире.
- Если покаешься, воевода, и с чистым сердцем пойдёшь к Богу, то тебе простятся все грехи.
- А если не успею покаяться перед смертью? - удивился Войнег. - В битве меня, скажем, убьют?
- Бог решит по вере твоей и по усердию в молитвах.
Худого слова про храм Ладомир бы не сказал, да и сам бог удивлял разве что чрезмерной строгостью, но опять же прощал тех, кто жаждал этого прощения. А упорствующим грозил адом. Про ад тоже очень доходчиво рассказывал грек, делая упор на то, что язычникам, как называл он печальников других богов, не отвертеться от страны ужаса и мрака. И ни меч им не поможет, ни твёрдое сердце, ибо настолько всемогущ греческий бог, что все люди перед ним просто козявки.
- Выходит, сильнее он Перуна? - спросил Войнег, сходя по ступеням храма.
- Поживём - увидим, - пожал плечами Ладомир. - Любой бог силён своими печальниками.
А князь Владимир, между прочим, и Перуна выбирал по выгоде. Вспомнил Ладомир их давний разговор в Анкифьевом ладье, и ответ князя вспомнил на свой вопрос: "Тот бог лучше, который тебе в помощь".
Выходит, теперь князю Владимиру помогает греческий бог? Каждый, конечно, вправе решать, какому богу кланяться, но пусть за себя решает, а не за Ладомира. Дружину радимицкого воеводы как бы случайно задвинули поглубже от пристани в каменный град, а между его дружиной и ладьями стали на постой княжьи мечники. И если судить по настороженным взглядам, то получили они строгий наказ - не выпускать Волков из виду. Это недоверие князя к радимицкому воеводе не увидел бы теперь только слепой. Редкий из бояр ныне звал Ладомира в гости, а иные, завидев, отворачивали лица.
- Ещё, чего доброго, бить начнут, - прищурился Пересвет на суетящихся вокруг мечников.
- На это причина нужна, - возразил Сновид. - А извести людей ни за что, ни про что князю неловко.
На радимичей у Ладомира надежда была плохая, да и любить воеводу им не за что. Чуть не каждый мог бы припомнить ему гибель своих родовичей. А княжьи ближники закружились вокруг радимичей. Всеволодова сына Володаря расторопный Изяслав уже успел сводить к князю, который обласкал мальчишку и к себе приблизил. С этого часа Володарь смотрел на Ладомира с недоверием и злобой. Полагаться воевода мог только на сотню мечников своей дружины да на нурманский драккар, которому не было равных по скорости среди ладей. Драккар пытались подпортить, но Ладомир выставил там сторожей, которые не проморгали вредителей и отправили их на дно кормить рыб.
Ладомиру даже любопытно стало, чем закончится это беспримерное херсонесские сидение. Слухи по княжьему войску ходят разные, и по разному люди отзываются на эти слухи. А вообще ратники в чужом каменном граде маются сердцем. Не победители они здесь и не гости, а словно бы на постой напросились. Да затянулся тот постой. И что здесь высиживает князь, многим было непонятно. Гречанку ведь могли и в Киев привезти. Пили по случаю безделья много, а по пьяному делу лаялись с греками да вздёргивали жёнкам подолы. За непотребство князь взыскивал строго, а от того мечникам была обида. И глухое раздражение зарождалось в скучающих по дому сердцах. Потом слух пошёл, что занемог князь глазами. То ли приключилось это от яркого солнца, то ли напустил кто-то порчу, но только заслезились его глаза и вроде бы начали слепнуть. Смятение тут началось великое и среди бояр, и среди простых мечников. А князь, словно в подтверждение тех слухов, не входил к войску уж который день.
Наконец, по граду прошелестела весть, что чалят к пристани ладьи киевского посольства, которые приплыли из чужих мест с доброй вестью. Князь Владимир проехал по городским улицам с чёрной повязкой на глазах. Выходит, что слух о недуге не был пустым. Однако с коня Владимир соскочил легко и глянул на невесту из-под повязки. Жёнка, по мнению Ладомира, смотрелась так себе, жуковата и худовата, но злата и каменьев навешано на неё было столько, что даже брало сомнение, сумеет ли такая худышка проволочь на себе такую тяжесть по херсонесским мостовым.
Впрочем, расторопные княжьи служки подбежали с носилками чуть ли не к самой ладье и в тех носилках вынесли греческую принцессу на пристань. При этом девка пучила глаза на князя и бояр и, по лицу было видно, обмирала от страха.
Пока все рассматривали гречанку, Ладомир глянул искоса на Владимира и по выражению его лица понял, что видит князь, хотя и притворяется беспомощным слепцом.
После греческой принцессы на херсонесскую пристань сошли сразу два посольства - киевское, во главе с боярином Басалаем, и греческое, во главе с худосочным чернявым человеком по имени Фока. А кем был тот Фока, Ладомир не расслышал, но, видимо, ближником византийских императоров, которые доверили ему важное дело.
- Жалко, что не могу видеть невесты своей, принцессы Анны, - громко произнёс Владимир. - Ибо свет померк в моих очах.
Вся пристань прямо-таки захлебнулась в сочувствии, разве что кроме воеводы Ладомира, который ухмыльнулся не к месту. Греки залопотали что-то на своём непонятном речении, а о чём было то лопотание, донёс до славянских ушей купец Анкифий:
