Вера Школьникова - Выбор Наместницы
Он спешился возле калитки, громко крикнул:
– Эй, хозяин!
Хозяин не торопился. Сначала медленно скрипнула дверь, на пороге показался здоровенный мужик, ему пришлось наклониться, чтобы пройти в проем. Выйдя на крыльцо, он выпрямился, поднял повыше фонарь, прищурился, разглядывая путника. По одежде было сразу и не сказать, кто таков – обычный дорожный костюм, но конь, даже покрытый грязью как второй шкурой, говорил сам за себя – такого красавца мог себе позволить только очень богатый человек, но богатый не обязательно значит знатный, и хозяин, после длительного раздумья, отразившегося на его лице, остановился на неопределенном обращении:
– Проходите уж, ваша милость, раз постучались. Там сарайчик слева – лошадь оставьте. А то у нас волки.
Толкнув дверь в сарай, Квейг понял, что гонка завершилась. Прямо у входа стояла маленькая лошадка, покрытая серебристо-голубой попоной, рядом с ней – вороной жеребец. Иннуон писал другу, что закупил партию таких в Вонварде, в быстроте они уступали кавднийцам, зато лучше выдерживали холод и не требовали таких хлопот. Иннуону пришлось раскошелиться, но теперь его дружинники внушительно смотрелись на красавцах-жеребцах, а воин на косматой кобылке вызывал только смех. Иннуон не терпел, когда над ним смеются, не мог допустить и чтобы смеялись над его людьми. Квейг потрепал по шее лошадку и предусмотрительно привязал своего коня подальше от мохнатой дамы. Хорошо бы почистить уставшего жеребца, но не сейчас, пусть грязь подсохнет, утром вычистит, перед отъездом. Сейчас Квейг больше всего хотел рухнуть хотя бы и на охапку сена, и как следует выспаться, но вместо этого ему предстоял долгий разговор с охранником, потому что путешествие Леара в Сурем заканчивалось на этом хуторе. Дальше мальчик поедет с Квейгом, хотя герцог еще и не решил, куда.
В печи полыхал огонь – хозяин не пожалел дров, в первый миг даже перехватывало дыхание от жаркого воздуха, пахнущего сухими травами. Квейг вошел в единственную в домике комнату и огляделся по сторонам. Похоже, он ошибся – хозяин хутора был травником, а не охотником – повсюду на стенах висели сухие пучки разных трав. За широким необструганным столом сидел, облокотившись, охранник, погрузившийся в полудрему над дымящейся кружкой. Мальчик спал на широком топчане, укрытый плащом, только черноволосая макушка видна. Герцог прошел к столу, сел напротив охранника, хозяин поставил перед ним глиняную кружку с горячим травяным отваром и отошел в дальнюю половину комнаты, где стоял еще один топчан. Дальнейшую заботу о незваных гостях он предоставил им самим, Квейга это вполне устраивало. Он отхлебнул из своей кружки, пока что «не замечая», как дремлющий охранник разглядывает его из-под опущенных ресниц. Герцог сделал еще глоток, встряхнулся, понимая, что еще чуть-чуть – и уснет прямо здесь, за столом и негромко, чтобы не разбудить мальчика, обратился к охраннику:
– Ты Дойл Парти, не так ли?
– Я, ваше сиятельство.
Квейг нахмурился – в такой грязи его бы родная мать узнала с трудом, а этого человека он видел первый раз в жизни.
– Я вас при дворе видел, ваше сиятельство, когда в гвардии служил, – не дожидаясь вопроса пояснил Дойл.
Квейг нахмурился еще сильнее: что этот парень делал при дворе? Уроженцы Суэрсена редко покидали родные места, предпочитая служить своему герцогу. А уж поступить в гвардию наместницы – о таком Квейг и вовсе не слышал. А ведь парень – племянник капитана стражи, дядя ему полностью доверяет, потому и согласился отправить маленького герцога под его охраной. Что-то здесь не складывалось…
– И давно ты здесь?
– Да около года.
– И что ж так?
Дойл собрался было в очередной раз изложить уже выученную наизусть историю: ушел из родного дома счастье искать, служил в гвардии, но суэрсенцу там выше простого стражника не подняться, а потом граф Тейвор военачальником стал, превратил гвардейцев в клоунов площадных, вот тогда Дойл и вернулся домой, к дяде под крыло. Тот поругал, да простил – все ж таки родная кровь. Но под внимательным взглядом герцога Квэ-Эро Дойл задумался – а стоит ли? Собственно говоря, в этих раздумьях он пребывал всю дорогу. Вот привезет он мальчика в Сурем, сдаст наместнице – а дальше что? Не зря ведь господин Пасуаш именно Дойла выбрал в сопровождающие, опасного свидетеля из замка убрать решил. Кому бедный Дойл Парти будет нужен в столице, теперь, когда герцог Суэрсен мертв? Он ведь единственный знает, что на самом деле приказала наместница. Нет, не единственный. Еще есть убийца. Тот, кто исполнил приказ. Ему не доверяли с самого начала, использовали втемную, а теперь… Теперь его просто убьют. Это если он отвезет мальчика в столицу. А если не отвезет? У герцога Квэ-Эро могут быть другие планы, не драться же с ним! И, самое главное, эта мысль не оставляла Дойла все последние дни – что будет с мальчиком в столице? Ведь он последний в роду, последний герцог Аэллин. Одно дело согласиться убить взрослого человека, даже не убить, казнить по приказу наместницы, ведь герцог Иннуон был на грани бунта, а совсем другое – отвезти на смерть пятилетнего ребенка, которого присягал защищать, предкам которого столетия служили твои предки, задолго до того, как империя пришла на эти земли. Квейг терпеливо ждал ответа – спешить было некуда, ночь длинная. Охранник неуверенно посмотрел на герцога:
– Это все трудно очень рассказать, ваше сиятельство. Я, по большому счету, ничего не сделал плохого, а буду виноват во всем.
Квейг понял невысказанный намек:
– Я не наказываю людей за то, в чем они не виноваты.
– Обещайте мне защиту, ваше сиятельство.
– После того, как я услышу всю историю, а не перед тем, как.
Дойл вздохнул – придется довериться репутации герцога Квэ-Эро, говорят, он мягок для владетельного лорда, пожалуй, даже слишком мягок. Дойл ведь никого не убил, хоть и собирался. И приказ есть приказ, все жители империи прежде всего вассалы наместницы, а уж потом – своих лордов. И все же чувство вины грызло душу Дойла, он хотел рассказать хоть кому-нибудь всю правду, рассказать, и услышать в ответ, что ни в чем не виноват. Если бы не спешка – он оправился бы в храм, облегчил душу перед жрецом Келиана, ведь грех предательства еще страшнее греха смертоубийства, все знают, что предателю не изведать спокойного посмертия. Но вместо жреца перед ним сидел герцог Квэ-Эро, вовсе не обязанный выслушивать чужие покаяния. Дойл глубоко вдохнул и начал свой рассказ с самого начала, как его вызвал к себе в кабинет секретарь наместницы.
По мере продолжения рассказа Квейг мрачнел все сильнее и сильнее. Слова Ивенны оборачивались горькой правдой. Он сцепил под столом пальцы в замок, до боли в суставах, борясь с желанием приказать Дойлу замолчать, замолчать немедленно, он не хотел этого слышать, не хотел знать. Он как наяву видел перед собой лицо Энриссы, легкую усмешку на ее губах, выбившийся из пряди золотой волос на белоснежном лбу, слышал ее смех, чувствовал прохладу ее ладони на своем плече во время танца. Она не могла поступить так, не могла… но охранник, опустив голову, торопливо выплевывал слова, сглатывая окончания. Ему было страшно и стыдно… Квейгу же казалось, что воздух в одночасье перестал подходить для дыхания. Наконец, эта пытка закончилась, Дойл замолчал и теперь настороженно всматривался в лицо Квейга, ожидая его решения. Герцог собрался с мыслями, сейчас нет времени на сожаления:
