Ева Софман - Та, что гуляет сама по себе
"Ррок", — глухо пробурчал удаляющийся гром.
Таша стояла, не смея пошевелиться, не в силах поверить, что…
…короткая белая вспышка отдаляющейся грозы.
Всё произошло в один миг: вот он выставил свободную руку, вот ухватил меч за лезвие, дёрнул вверх — и вырвавшаяся из Ташиных пальцев рукоять, чуть не ударив её по лицу, взвилась вверх.
Окровавленной ладонью, не выпустив из другой руки пряди тёмных волос, Палач поймал подкинутый в воздух меч за эфес:
— Хорошая попытка, девочка моя. Какая жалость, что не удалась. Скользнуло по ребру, прошло под кожей и выскочило — к подобным царапинам я привычный, — лицо Лиара казалось восковой маской. — Какая жалость…
Она сначала услышала: противный хруст и судорожный прерванный выдох.
Потом увидела: Арон странно вздрогнул.
А потом Палач выдернул вонзённый со спины меч и, швырнув на землю чужой клинок, поднял свой. Алые огни бесшумно исчезли где-то в лесу. Четвёрка коней, разом сорвавшись с привязей, рванули в чащу.
Лиар протянул руку, и плащ тенью скользнул в неё откуда-то с земли.
— Какая жалость, — повторил Палач, прежде чем раствориться во мгле.
Ещё миг Таша смотрела на багрянец, смываемый дождём с Аронового клинка. Ещё миг она смотрела, как Алексас подхватывает дэя, медленно заваливающегося набок.
Ещё миг…
Смотрела и не верила, не в силах была верить своим глазам.
— Арон…
Он вскинул глаза, глядя на неё: от уголка рта по подбородку пробежала струйка крови.
— Арон!
Серые глаза сияли лучистым светом. Благодарным.
— Нет, нет, — она рухнула на колени, и чернота её расширенных зрачков почти поглотила серебро радужки, — только не уходи, не умирай, пожалуйста! Ты же не можешь, не можешь…
Улыбка замерла у него на устах.
Голова Арона откинулась назад, и в светлых глазах отразилась тьма чёрного неба…
…неба, которого он уже не мог увидеть.
Рок.
Небо светлело медленно и неохотно. Рассвет с трудом плавил свинец туч. Ветер нёс вкрадчивый холод.
Джеми кинул в костёр ещё пару веток, — пламя заглотило хворост с жадным потрескиваньем, — и посмотрел на тёмную фигурку по ту сторону огня.
Таша, казалось, не сразу поняла, что произошло: Алексас уже закрыл дэю глаза — а она всё ещё стояла на коленях, пытаясь что-то прошептать. Осознание и признание отказывались приходить. Долго отказывались.
Но в конце концов пришли.
Алексас крепко держал Ташу, пока она рвалась куда-то, как безумная, кричала, звала кого-то так отчаянно, будто от этого зависела её жизнь. Прижимал к себе, говорил что-то мягко и успокаивающего, пока она рыдала — не рыдала даже, а выла, как раненый зверь, до хрипоты, без слёз, напрасно пытаясь сдержать крик, лишь в кровь искусав губы. А потом она как будто успокоилась. Как будто… во всяком случае, не плакала больше: только дрожала мелко, как в ознобе. Тогда Джеми (уже Джеми) решился встать и оттащить тела наёмников в лесок, где и предать раздвинутой заклятием земле, — поверженных противников нужно чтить, — а заодно набрать хвороста. Далеко отходить он не стал, а на всякий случай забрал оба меча и нашептал кое-что, чтобы девушка не смогла подойти к обрыву — но страх, как выяснилось, был напрасным: когда он вернулся, Таша просто сидела подле дэя, обняв руками колени, глядя в его лицо. Оно казалось спящим… живым.
Поднимать её или что-то делать с телом парень не решился — так что он молча развёл костёр, щелчком пальцев высушил одежду прямо на них, сел напротив, скрывшись за языками пламени, и стал ждать.
Правда, любому ожиданию должен приходить конец. А этот, похоже, и приближаться не думал.
— Таша…
Ответа он не дождался. Впрочем, и не особо надеялся.
— Таша, ответь, пожалуйста.
Она даже не моргала.
Джеми, вздохнув, решился встать. Обошёл костёр, присев на корточки, коснулся её плеча:
— Таша, посмотри на меня.
Её ресницы дрогнули, и она посмотрела. Словно сквозь пропасть, сквозь мрак: без вопроса, без участия, без надежды. Пустыми глазами.
— Нельзя так, — хрипло сказал парень. — Нельзя.
Таша, не ответив, вновь опустила взгляд.
— Ну не надо, Таша, не надо! Твоя-то жизнь не кончена! Думаешь, он бы хотел, чтобы ты была… такой?
Умирающий костёр трещал в пламенных судорогах.
Джеми вздохнул — вздох вышел болезненно, каким-то толчком.
— Таша, — два слога прозвучали мягко, словно шуршание бархата. Алексас положил ладонь на её плечо, — он не с нами больше. Он был рядом, он шёл с тобой, держа тебя за руку… но пойти с ним туда, куда он теперь идёт, тебе не позволено. Ты должна отпустить его. Ты должна идти дальше. Своим путём. Без него.
Какое-то время юноша слушал тишину. Затем пальцы его чуть сжались:
— Таша, скажи что-нибудь.
Нет ответа.
— Вернись. Или я верну тебя сам. Предупреждаю.
Она не слышала. Или не хотела слышать.
Алексас, опустив голову, чуть отстранился и вскинул руку.
— Вечно мне остаётся самое неприятное…
…боль хлёсткого удара по лицу.
Таша, вздрогнув, изумлённо прижала ладонь к горящей щеке.
— Прошу прощения за это, — спокойно сказал Алексас. — Ты не оставила мне выбора.
— Как…
— Вернулась?
Ответ замер у неё на губах.
Вернуться… нет. Куда угодно, только не в реальность. Не думать, не помнить: просто сидеть и смотреть. Ведь тогда кажется, что он просто уснул. Что и она просто спит.
Слёз не было — она не могла плакать. Не было ненависти. Не было боли. А была…
…пустота. Чёрная, бесконечная, страшная. Пропасть без границ, без дна. Место, где раньше был Арон — и где теперь его не было.
Но ведь так не может быть… он же совсем недавно дышал, смеялся, улыбался ей, а теперь…
…не может, не может, не…
— Я хотела бы уснуть, но не могу, — Таша спрятала лицо в ладони, и её шёпот почти слился с шипением огня, — я хотела бы проснуться, но не могу, я… я хочу, чтобы ничего этого не было, чтобы это был просто сон, просто кошмарный сон…
— Это — не сон! — запястья точно железными обручами стиснуло. Грубым рывком Алексас опустил её руки, — ты замкнулась в себе, заперлась в своём горе за семью замками и никак не можешь понять, что всё кончено, что он мёртв, а ты жива! Он ушёл, ушёл навсегда, ушёл и больше не вернётся — а ты сидишь и ждёшь, что вот сейчас он откроет глаза и увидит тебя, и улыбнётся тебе, и всё станет, как было, но этого не будет! Очнись наконец, Таша, Богини ради, очнись, вспомни о сестре и признайся наконец самой себе, что ЕГО БОЛЬШЕ НЕТ!
Таша неподвижно смотрела на него.
— Ушёл, — повторила она наконец. — Ушёл и больше не вернётся.
