Ева Софман - Та, что гуляет сама по себе
— Прыгну! — Таша рассмеялась ему в лицо. — Уже умирала, не так уж и страшно!
Она спиной чувствовала пустоту. Пустота манила, окутывая предвкушением полёта: казалось, и опоры никакой под босыми ногами нет, и стоит она в дождливой черноте на краю воздуха. Как тогда, на грани, прежде чем шагнуть вперёд и вернуться… только вот в этот раз вернуться она не сможет.
Таша, пошатываясь, стояла на краю смерти, и ветер хлестал ливневыми пощёчинами по её лицу. Странно, она даже улыбалась. Не было страха: лишь отчаянная уверенность в том, что так надо. Если никто не даст ей свободы — она возьмёт её сама. Свободу от игрушечной жизни. Свободу, которую у неё никто больше отнять не сможет.
— Таша, не делай глупостей…
Тихий голос Арона почти слился с шумом дождя.
Воин задумчиво всматривался в её глаза: наверное, он видел там что-то, что заставляло задуматься.
— Таша, не надо. Прошу тебя.
Таша посмотрела в лицо человеку, которого любила и ненавидела. Любила ли? Она и этого не знала…
— Спустись, умоляю. Мы найдём выход, поверь…
…ненавидела ли?
Белая вспышка на миг лишила возможности видеть — но ещё прежде, чем грянул гром, она услышала лязг, вскрик, удар…
РРРОК!
А потом Таша увидела.
И улыбка застыла у неё на губах.
— А теперь, девочка моя, ты послушаешь меня, — царапнув клинком горло стоявшего на коленях Арона, Воин мыском сапога поддел выбитый из чужой руки меч. — Значит, хочешь свободы? Всем? Тебе, сестре и мальчишке, я правильно понял?
Скользнув по глине, меч Зрящего проехался пару аршинов к каменному орлу.
— Тогда, — Лиар за волосы вздёрнул голову дэя выше, — убей его.
Пустота распахнула свои объятия.
Широко взмахнув руками, Таша с трудом выпрямилась:
— Что?!!
— Убей его, и, клянусь, я сниму заклятие с твоей сестры. Убей его, и, клянусь, я отпущу тебя и этого мальчика… этих мальчиков — на все четыре стороны. Клянусь. И если я нарушу клятву, да не будет мне покоя ни при жизни, ни после смерти, ни в этом мире, ни в каком другом.
РРРРОК.
Клятвы магов принимались к учёту всегда. Не нужно было никаких заклятий — каждое слово, следовавшее после "клянусь", само по себе было заклятием.
Он предлагал это всерьёз.
— У тебя есть три дороги, девочка моя, — улыбка амадэя казалась украденной с её губ. — Первая: прыгнуть. И тогда следом за тобой умрут все, кто тебе дорог. Вторая: сказать "нет". Тогда ты останешься жива и, пожалуй, свободна, потому что тебя я отпущу, но все, кто тебе дорог, всё равно умрут: моего дорогого брата своим отказом ты не спасёшь, от смерти колдуна-недоучки и его братишки миру не убудет, а сестра твоя останется в моей власти… и умрёт. А третья — сказать "да". И тогда все останутся живы, кроме одного из тех двух, кто играл тобой. Не волнуйся, я твою месть пойму — если ты на неё когда-нибудь решишься, конечно.
— Зачем?!!
— Считай, что его смерть от твоей руки меня удовлетворит.
Арон вырваться даже не пытался. Он следил за Ташей — без малейшего страха, спокойно, с каким-то странным вниманием.
— Смерть того, из-за кого разрушили твою жизнь. Того, кто знал это, но не удосужился сказать тебе. Того, кто из-за своей жажды сведения счётов не пожелал пресечь всё в начале. Того, кто заставил тебя поверить, что он любит тебя и ты любишь его… того, кто лишь под конец снял маску, показав своё истинное лицо — с кого сдёрнула маску ты, потому что сам он своё лицо показать не решался.
Клинок под ней слабо серебрился, притягивая взгляд.
— Этот меч не так прост, как кажется. Он сделает всё сам: тебе останется лишь держать его. И направлять. Один укол — больше не надо.
Его слова… они были как яд. Они растекались по сердцу вкрадчивым шёпотом сомнений, открывая странные, жуткие, неведомые ранее чувства…
…или просто хорошо скрываемые от самой себя?
— Ты не сможешь жить, если твоя сестра умрёт, я же знаю. Ты действительно сможешь прыгнуть… Но подумай хорошенько: ты так мало видела, а на этом свете ведь столько всего интересного… Неужели ты уйдёшь в пустоту, прожив всего-то пятнадцать лет? Неужели уйдёшь, не увидев, как вырастет твоя сестра, не прочитав столько любимых легенд, которые можно прочесть, не изведав радости первой любви? Неужели это разумно — заканчивать вот так… из-за него?
Эти слова ломали что-то. В ней. И сквозь трещины просачивалось нечто непривычное, страшное, поднимающееся в душе, словно змея из высокой травы, захлёстывая жёстким холодным разумным…
Она стояла на краю свободы, и эта свобода была так непреодолимо далеко и так заманчиво близко.
Один укол. Всё, что требовалось, чтобы обрезать кукловодные нити, связавшие её по рукам и ногам. Один укол. Всего лишь. Слезть и переступить. Это ведь кажется не таким сложным — убить…
Она ведь хотела этого. Сама хотела. А теперь — вот же он, перед ней… Шанс отомстить за всё, что этот человек сделал с ней.
Уступить зверю в себе.
Так просто, так до боли просто…
Тихо и бесшумно Таша соскользнула вниз с каменного орла — в серебристом взгляде светилась ледяная властность. Шагнув мимо Алексаса, подняла клинок: он казался не тяжелее игрушечной сабельки. Вскинув голову, неторопливо ступая босыми ногами по скользкой глине, приблизилась к тем, кто ждали её: один — коленопреклонённый, другой — убравший свой меч, чуть отстранившийся, но продолжающий сжимать в пальцах мокрые пряди Ароновых волос. Подняла меч, строго прямо, строго перед собой: лезвие будто рассекло её лицо на две половины ярким, острым, болезненно сиявшим серебром.
РРОК…
Больше не было слов — зачем? Остался лишь изумлённый ужас Алексаса, улыбка Палача да равнодушие Арона, следившего за приблизившейся смертью. Тихое равнодушие и странный, замороженный интерес… и лишь где-то глубоко-глубоко, на самом дне можно было различить отчаяние. Отчаяние человека, которого предали.
В который раз серебристые глаза против серых?
Медленно, не дрожа, клинок опустился: кончик лезвия почти коснулся его груди. Таша разомкнула губы, но произнесённого не услышал никто, кроме неё самой — лишь по движению губ можно было угадать…
…прости меня?
Крепко сжимая кожаную рукоять, она отвела меч назад, занося.
Улыбка Палача окрасилась торжеством.
— Таша, нет, НЕТ, что вы…
Меч нанёс удар.
Крик Алексаса оборвался на полуслове.
Меч нанёс удар тому, кому должен был, тому, кого больше всего ненавидел и клинок, и та, что направила его…
И нанесён он был не вниз, а вверх.
Когда лезвие пронзило грудь Палача, тот удивлённо пошатнулся. Потом тихо звякнул выпавший из пальцев амадэя меч.
