Наталия Мазова - Исповедь травы
– У меня было почти так же, но я привык считать, что это производная от моего скверного характера…
– Хорошо. У Таолла характер скверный?
– Скажешь тоже! Таолл чуть ли не самый положительный из нас!
– Вот тебе та его жизнь, когда произошла инициация – прямо-таки вариант легенды о короле Артуре. Кто его отец, толком не знала сама матушка; вскоре после рождения взят на воспитание добрыми людьми, от приемной матери сбежал в те же шестнадцать по совершенно левым причинам. К тому же трижды любил – и ни с одной из трех даже близок не был. А взять наших Жриц: Лайгалдэ отнята у матери десяти лет, а потом и вовсе жила в чужом теле; Тали в пять лет осталась без матери, в двенадцать – без последнего близкого человека из семьи, в тринадцать ушла к черту на рога по Закону Истока; Орэллан…
– А Ярри в той инкарнации, где я был ее сыном, – перебивает Линхи, – тоже об отце и понятия не имела, мать потеряла в год, а в двадцать была изгнана своим кланом…
– Вот видишь! Кстати, тут мы уже перешли к другому аспекту того же вопроса: плохо у нас не только с ближними по крови, но и с ближними по выбору. Всех нас систематически бросают любимые люди – как мужчин, так и женщин, – последнюю фразу я произношу с каким-то странным садомазохистским удовлетворением. – А что до детей, то в половине случаев отцы даже не подозревают о том, что где-то растет их чадо, а матери либо отдают детей на воспитание, либо рано или поздно получают от них плевок в морду.
– Ну, так бывает далеко не всегда…
– А вот в тех случаях, когда так не бывает, ребенок в конечном счете тоже оказывается новой инкарнацией кого-то из членов Братства. Ты и Ярри, Таолл и Тинка… я и Ливарк Тах-Серраис, как ты только что узнал…
– Убедила, – кивает головой Линхи. – Но этому должно быть какое-то обьяснение…
Я закусываю губу.
– Над этим я много думала… Знаешь, мне известно не менее восьми версий христианства в разных Сутях, и абсолютно в каждой присутствует такая мысль: кто хочет идти за Светом, должен оставить отца и мать своих. Но ведь не мог сказать такого тот, кто призывал любить ближних своих и спасал мир Любовью! А потом я поняла: нельзя оставлять Тени заложников. Когда с тобой не могут ничего поделать, под угрозой оказываются те, кого мы любим. Поэтому и бывает у нас полная гармония лишь с теми, кто не слабее нас… Отсюда же и наши внутренние взаимоотношения: все мы хорошо знаем, кто есть кто, но даже перед самими собой делаем вид, что этот хороший человек тут ни при чем, он просто мой приятель, а не Жрица и не Поборник!
– Значит, если по той или иной причине мы не в силах оторваться от того, кого любим…
– Нам помогают. Я ведь помню и свои жизни в любви и согласии с семьей – и так совпадает, что тогда я не искала странного. Точнее, мои внутренние потребности были не меньше, но как-то удовлетворялись каждодневно и без эксцессов.
– Я тоже припоминаю нечто подобное. Наверное, такие жизни даются нам, как передышка…
– Давались. Теперь, после инициации, ничего подобного уже не будет, – ярость отчаяния снова стискивает мне зубы. – Уже нет!
– Ну вот ты и сама все себе объяснила, – руки Линхи заняты мною, и единственный утешающий жест, который сейчас доступен ему – слегка потереться головой о мое плечо. – Я всегда верил в силу твоих мозгов. А раз все именно так и изменить мы ничего не можем – остается принять дела в таком виде, в каком мы их нашли, и не впадать в грех отчаяния.
– Это будет очень непросто, – я стараюсь улыбнуться через силу. – Но я попытаюсь.
И вот тогда, словно в ответ на мои последние слова, сумрачный коридор Замка неожиданно взрывается золотым светом – и я осознаю себя в реальном мире, на Сути Техноземля…
Эпилог
Мне, в общем-то, осталось досказать совсем немного. Когда я очнулась на квартире «черного менестреля», Линхи вернулся в свое тело на Вересковой пустоши. Так что хлопотали вокруг меня трое: Серраис, Ризала Эджет Диаринна и сам «черный менестрель» – чуть позже я узнала, что зовут его Григорий Свешников, но он предпочитает, чтобы его называли Грег.
Память сохранила только обрывки воспоминаний – острая боль, возникавшая всякий раз, когда Ризала трогала меня, изрезала мир на куски. Помню Серраиса в неожиданно элегантном светло-коричневом костюме и с гривой, слегка укоротившейся до местных рамок приличия – не иначе, на всякий случай приготовился кого-то срочно обаять… Помню неподдельную тревогу на лице Грега и Ризалу, втыкающую шпильки в свою тяжелую косу… Помню прикосновение узких сильных ладоней к моей спине и груди и над всем этим неожиданный и не совсем уместный аромат жасмина – то ли магия, то ли просто ее духи… И в конце – запах кофе с кухни и виноватый голос: «Простите меня, Магистр Ливарк – я отдала все, что накапливала в течение полугода, все резервы на непредвиденный случай. Там хватило работы помимо шести позвонков – ребра, внутренние органы… Я все привела в полный порядок, у нее даже спину ломить к перемене погоды не будет. Но на ноги и руку меня уже не достанет – вы видите, я даже сижу с трудом… Так что либо обходитесь местными средствами, либо ищите другого целителя. Простите…» И не менее виноватый ответ Серраиса: «Это я должен просить у вас прощения. Я ведь сам немного целитель – увы, совсем немного, – и знаю, какой ценой дается воздействие…»
Не помню, когда Серраис увел Ризалу, не знаю, был ли он, когда мои ноги заковывали в гипс… Я догадываюсь, почему он не позвал другого целителя – сама специфика работы не позволяет целителю отказываться от платы, и визит Ризалы наверняка вывернул Серраиса наизнанку. А может быть, и не только его… Короче, на какое-то время я оказалась заперта на Техноземле и прикована к кровати.
Боль ушла, но взамен явилось какое-то тягостное оцепенение, смыкавшееся надо мной, как стоячая вода в давно не чищенном пруду. Из него вырывал меня лишь сбивающийся от волнения, чуть хрипловатый голос: «Клянусь тебе, Леонора – это только на два месяца! Всего два месяца – и ты в полном порядке!» И склонялось надо мной с заботой лицо, поначалу показавшееся мне высокомерным и недобрым из-за степного разреза глаз. Однажды, в полубреду, еще не зная имени, я назвала его черным менестрелем. Он поцеловал ту мою руку, что осталась невредимой, и попросил, чтобы я больше никогда не называла его так: «Черные менестрели – это в Нескучном саду, а я там не бываю и вообще не имею с ними ничего общего!» Я поняла только, что он имеет в виду какую-то разновидность местных ушельцев. Ну, ушельцы, они везде одинаковы – брезгливость Грега была мне вполне понятна…
Грег… Линхи рискнул, посмев подчинить его сознание, чтобы завладеть телом, а затем устроив объяснение прямо у него в голове; Серраис рискнул еще больше, рассказав ему абсолютно все. И оба не ошиблись – «черный менестрель» оказался тем редкостным человеком, который с первого раза все понимает правильно.
