Наталия Мазова - Исповедь травы
Обзор книги Наталия Мазова - Исповедь травы
Мазова Наталия
Исповедь травы
Мазова Наталья
И С П О В Е Д Ь Т Р А В Ы
(Истинный сонет)
Та, что дарит надежду, Совсем не похожа на небо Другая, Глупая, но настоящая, сумасшедшая, Та, кто ведет меня В каждой из вас...
Пол Открыватель Пути
Был бродягой Господь - я хочу на него Быть хоть в этом похожим...
Л. Бочарова
Тут пели, там пили, здесь проповедовали...
(она же)
ЧТО-ТО ВРОДЕ ПРОЛОГА...
1
...Она пришла в себя уже в коридоре. Все та же молоденькая медсестра с выражением профессиональной скуки на накрашенном лице похлопывала ее по щекам.
- Ну все уже, нечего, нечего, - приговаривала она, даже не пытаясь изобразить сочувствие. - А рожать как будешь? Еще больнее...
Она попыталась сесть. Получилось с трудом.
- Не ваше дело, - отчеканила она прямо в лицо медсестричке. - Если буду... У вас-то с этим никаких проблем нет - скольких вам можно, двоих или троих?
- Да как ты смеешь!.. Девчонка, соплячка...
Скрипнула дверь, из кабинета как-то бочком выбралась мать. Черты ее правильного лица словно присыпала пыль безнадежности.
- Одевайся, горе мое, - только и сказала она дочери, и та сразу поняла: шансов нет. Истаяла последняя надежда, и через год ее ждет неизбежная Операция.
Всю дорогу домой мать молчала. Она тоже молчала. Режущая боль между ногами была нестерпимой, но она уже привыкла к тому, что не заслуживает жалости. Очень хотелось плакать, она сама не понимала, что заставляет ее сдерживаться.
Уже в лифте мать повернулась к ней и бросила звенящим от слез голосом:
- Только попробуй теперь не кончить школу с медалью! Не поступишь в институт - отец тебя кормить не станет, можешь мне поверить!
Отец...
Дома она, дождавшись, пока мать скроется на кухне, а сестренки рассядутся перед телевизором смотреть очередной сериал, тихонько извлекла из стола, из-под груды старых писем и заранее заготовленных открыток, старую фотографию.
У припорошенного снегом парапета древней Плескавской крепости стоял, полуобернувшись к ней, молодой человек с сильно вьющимися волосами цвета меда, с неуловимой смешинкой в прищуренных золотых глазах. Голубая спортивная куртка, на шее цветной платок - так одевались лет пятнадцать тому назад... Мать прятала от отца эту фотографию - и не без оснований.
Отец... Кто ты и где ты, Лазор Угнелис, МОЙ настоящий отец? Меньше месяца длился этот головокружительный роман ее матери - ровно столько, на сколько была путевка в Гинтару. А через восемь месяцев, аккурат в день ее появления на свет, пришла телеграмма: "АВЕ МАРИЛЛИЯ ДЕВОЧКУ НАЗОВИ ЛИНДОЙ".
Откуда он знал, что это будет она, а не сын? Как угадал точный день - день святой Элеонор, хранительницы Гинтары?
В любом случае, папочка, кто бы ты ни был, хоть демон-хва из когурийской сказки - но отсутствие твоего генотипа в окружной поликлинике поломало твоей дочери всю жизнь. И так-то, как дочери неизвестного отца - не больше одного ребенка. А прибавить сюда телосложение - родилась-то на месяц раньше срока, вот всю жизнь и не хватало десяти процентов до минимальной нормы веса - да еще и болевой порог пониженный...
Никто и никогда не возьмет ее замуж. Кому нужна женщина, не способная дать жизнь детям?!
Из комнаты донесся дружный смех сестренок. Вот уж у кого не будет подобных проблем - все три прекрасные ругианские телочки, спортивные, с хорошей родословной и звучными кличками, взятыми все из тех же сериалов: Маэстина, Дзидра, Альдона... Леопольд Ковенски великолепно делает все, за что ни возьмется, в том числе и дочерей.
Другое дело - она, старшая. Угнела. Ни лыжи, ни велосипед, ни даже танцевальная студия... И кому нужна теперь ее хваленая красота, единственное, кроме имени, отцово наследство? Красота, уже год как ставшая несомненной и обещавшая развернуться в нечто большее...
А впрочем, известно, кому. Красивая женщина, любовь с которой не оставляет последствий...
За окном темнело. Она взяла со стола зеленую свечку в форме белки, символа этого года. Оглядываясь на дверь, коснулась пальцами фитиля - и тут же над свечкой вспыхнуло маленькое дрожащее пламя.
Угнела! Она гордилась этим и тем, что внешностью удалась в своего непонятного отца. И ни за что и никогда не променяла бы его имя на респектабельно звучащую фамилию Ковенска.
Она полезла на стул, желая поставить свечу повыше - и снова резанула острая боль между ног.
- Ненавижу! - исступленно воскликнула она, стоя на стуле и держа свечу в протянутой руке. - Ненавижу этот гребаный Ругиланд! И президента Виторию ненавижу с ее проклятой программой сохранения генофонда! И все это благополучное семейство Ковенски тоже ненавижу! И ящик ваш с идиотскими сериалами, и институт, и вообще химию нашу наследственную, и весь этот мир!!! Господи, если ты действительно есть, скажи неужели нигде в мироздании нет места, где я смогу жить так, как я, а не как надо им?! Хочу туда! Хочу!
(Тогда она еще очень легко бросалась этим словом "ненавижу", ибо было ей лишь неполных семнадцать лет. Всем нам в этом счастливом возрасте хотелось умереть как можно более красиво и посмотреть, как наши близкие будут плакать над нашим гробом...)
Она резко дернула вниз руку со свечой - и вдруг замерла ошеломленно, глядя расширившимися глазами на повисшую перед ней в воздухе... трудно сказать, что это было. Словно комната, тонущая в полумраке, была всего лишь изображением на холсте, но кто-то полоснул по холсту ножом, и в разрезе проглянуло небо, сияние дня...
- Что это? - выговорила она растерянно. И словно отвечая на этот вопрос, перед ее мысленным взором нарисовалась картинка: лес, поляна у ручья, над которым склонились рябины с едва начавшими желтеть ягодами... а на траве у ручья сидит маленькая девочка с глазами в пол-лица и играет на флейте печальную песенку.
Она поставила свечу на стол. Еще раз оглянулась на дверь. "Лживая, коварная змея! Знай же - он мой и только мой!" донесся истеричный женский вопль телевизора. Светлый разрез дрогнул, словно испугавшись, но никуда не делся, наоборот вроде бы стал еще шире. Ей показалось, что туда можно протиснуться...
Она протянула руку к полке, сняла оттуда заветную тетрадку, на обложке которой большими корявыми буквами было нацарапано: "МОИ СТИХИ. ХИ-ХИ!" Вырвала последний чистый лист и торопливо вывела на нем: "Мама, я пошла погулять, постараюсь вернуться к ужину". Еще секунду помедлила, затем засунула тетрадь за ремень штанов, зажмурилась... и шагнула со стула.
Она не знала, что больше НИКОГДА не вернется в эту комнату, в которой после ее ухода ничего не изменилось. Вот только свеча погасла сразу же, как только за ушедшей по закону Истока затянулся разрыв ткани мироздания.