Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — ландлорд
— Да, — согласился я. — Сейчас вот она назвала меня холодным и расчетливым мерзавцем. Хуже то, что она не промахнулась! Я любуюсь собой, а сам как-то незаметненько стал этим самым... ну, чем она сказала. Только что чувствовал себя героем на белом коне, а потом вдруг бац — говно на черном! Но самое обидное, что попала точно. Я в самом деле как-то незаметненько, охраняя себя любимого, из белого стал серым, а из независимой личности... мелким человечком. Собственно говном.
Он слушал молча, взглянул пару раз исподлобья.
— Сэр Светлый... Вы сейчас совсем другой человек. Но вы уверены, что, уехав, перестанете быть тем... кем вы себя назвали?
— Надеюсь.
— Значит, это связано с леди Беатрисой.
— Саксон, ты слишком проницателен для начальника дворцовой стражи.
— Спасибо, сэр. Я лично прослежу, чтобы вам собрали в дорогу все припасы, положили лучшее одеяло.
— Надеюсь, — сказал я с горечью, — она будет счастлива с виконтом... Как же, молодой и красивый, домосед, любит кошек, воевать не любит...
Саксон нахмурился.
— Виконт? — повторил он задумчиво, лицо окаменело. — Он не так прост, как кажется. И каким старается себя представить. Силачом, правда, не выглядит, но участвовал почти во всех сражениях, что были в наших краях. Он сражался и на стороне тех, кто побеждал, и на стороне тех, кто терпел поражения... но никогда не бывал пленен и даже в самых жестоких боях отделывался легкими ранами.
Я пробормотал настороженно:
— Это как? Или у него какое-то странное умение?
— Ну, правда это или нет, — ответил он, — но, когда герцог Гугелай полностью окружил войско барона Тезера, а потом истребил, виконта не нашли ни среди убитых, ни среди попавших в плен. И точно так же при Клемансо, когда отряд барона Утрехта попал в засаду. Погибли все, но ехавший с ними виконт ухитрился ускользнуть. Люди Утрехта клянутся, что виконт превратился в вихрь и пропал. Барон был в бешенстве, не поверил, но, знаете ли, столько раз виконт ускользал из ловушек, что... гм... Я развел руками.
— Что ж, я не удивляюсь, что он старается помалкивать о своем... умении. Пользоваться пользуется, но... помалкивает. Так ты не забудь про завтрашнее утро.
— Вам приготовят все лучшее в дорогу, — заверил он.
Я метался по комнате, натыкался на стены, а когда на дорогу выскочил стол, я с грохотом опрокинул его и в ярости ударил вдогонку ногой.
Сейчас и леди Беатриса точно так же мечется, заламывая руки, пытается понять, как же поступить правильно. Беда в том, что «правильно» зависит от уровня понимания правильности самим человеком. Для простолюдина это совсем не то, что для рыцаря, тем более для паладина.
Как должен поступить на моем месте человек с психикой простолюдина — это понятно, я родился и жил среди них, только у нас они назывались демократами и общечеловеками. Как должен поступить рыцарь — тоже понятно, рыцарь отличается от простолюдина прежде всего отвагой и верностью королю, а гребет под себя не хуже любого простолюдина, разве что тот гребет мелочи, а рыцарь — земли, замки, королевские милости.
Паладин в отличие от рыцаря служит не королю, а идее. Если для рыцаря естественно в перерывах между битвами с драконами и спасением принцесс уходить в загулы и предаваться разврату, то для паладина это немыслимо в силу его верности идее. Над ними и тогда смеялись те, кто сейчас ржет над людьми идеи, над людьми честными, верными слову, сохранившими благородство души.
Во времена рыцарства пели и говорили о паладинах тогда было понятно, почему отказался трубить в рог Роланд, хотя баски окружили со всех сторон, но сейчас, в эпоху тотального простолюдинства с его приматом желудка и гениталий, паладины стали чем-то вроде инопланетян, а на их место вышли простые и понятные рыцари короля Артура: крепкие и отважные ребята из простого люда, умеющие победить дракона и вырвать из его лап принцессу, чтобы торопливо жениться на ней и жрать-жрать-жрать в три горла.
Я помню, как в детстве читал «Неистовый Роланд» Ариосто, долго плевался, потому что хотя там звенят мечи, ржут кони и совершаются подвиги, но Роланд влюблен в красавицу Анжелику и носится за нею, как влагалище-страдатель и клитороман, а это уже не паладин, потому что паладина невозможно представить влюбленным в простую женщину, которая ходит срать, подтирает жопу, красится и выщипывает брови! Паладин, который ради любви бросает службу стране, — это уже не паладин, а простое говно, то есть просто один из стада, для которого немыслимо подняться выше по своему уровню. В смысле, его можно сделать хоть герцогом, хоть королем, но говном все равно останется.
В детстве я был в восторге от романа Кретьена де Труа «Эрек и Энида», где рыцарь Эрек, женившись на Эниде, забросил щит и меч, проводил время в любовных утехах, пил и ел в три горла, занимался хозяйством, а вечером спешил в постель молодой и красивой жены. Но сама Энида устыдилась, что такой славный рыцарь прилип к ее юбке, начала укорять его, и Эрек, опомнившись, снова вооружился и сел на боевого коня, после чего отправился совершать подвиги.
Ему было хреново, когда пришлось выбирать между сладкой едой и теплой постелью в объятиях молодой женщины, с одной стороны, и трудной дорогой сражений с другой, но он сумел отказаться от сиюминутных земных радостей, доступных как простолюдину, так и любому животному, в пользу вечных и высоких радостей служения Высокому.
Да, у него был выбор: остаться в роскошном замке, наслаждаться покоем и благополучием, принимать верных вассалов и жаловать им земли, пить, жрать и трахаться, но он выбрал путь защиты слабых, помощи униженным , путь борьбы со злом...
Ладно, я не Эрек, не Роланд и не Персиваль, но и у меня есть нечто выше, чем остаться здесь жить-поживать, хотя придется сердце свое разорвать пополам... оно уже и так обливается кровью, перед глазами то этот проклятый виконт, то...
Стены поплыли перед глазами, я услышал возбужденный гавк, кое-как повернулся, держась за стену. Пес нервно переступает с лапы на лапу посреди комнаты и смотрит на меня багровыми глазами, шерсть дыбом, но хвост поджал.
— Я схожу с ума? — спросил я. — Уходи, а то покусаю...
Он отступил на шаг, потом сел и взвыл жалобно и тоскливо. В глазах отразилась мука, собаки чувствуют, что у хозяина на душе, с удесятеренной силой. Сейчас Бобику намного хуже, чем мне, я опустился перед ним на колени, обнял за голову и начал шептать, что все хорошо, утром уедем, а время все лечит...
Горячий язык вылизывал мне лицо, убирая слезы, растушевывая боль.
— Пойдем, — сказал я, — пойдем отсюда. А то и ты со мной тут рехнешься.
Но только вошли в главное здание, я услышал веселый смех. Леди Беатриса и виконт, который Франсуа де Сюрьенн, идут, почти прижавшись друг к другу. Он тискает ее руку и пожирает хозяйку глазами. У меня сжались кулаки, кровь ударила в череп, едва не взорвав голову, а перед глазами быстро-быстро промелькнули картины, как бью его ногой в промежность, как зверским ударом ломаю челюсть, как он ползает, пытаясь спастись от моих ударов, а я иду следом и подбрасываю его пинками в воздух.
