Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — ландлорд
О себе почти ничего не рассказал, но у меня сложилось подозрение, что срок жизни у них не ограничен, живут себе и живут. С людьми и другими тварями не соперничают, основная масса живет в земной коре, предпочитая держаться поближе к магме: та дает тепло и жизнь, но небольшая часть наиболее любопытных держится поближе к поверхности, селятся в горах, а в последнее время начали селиться даже в стенах каменных замков.
Из стен могут выходить только на короткое время: Для них это либо вроде как для меня пробежаться голым по снегу при хорошем морозе, либо как для пловца нырять за жемчугом — на сколько дыхания хватит, столько и гуляй в подводном мире. Беззащитные и очень уязвимые по своей сути, они приспособились к обитанию в той среде, куда за ними никто не погонится.
Их развитие, похоже, остановилось из-за недостатка амбициозности, присущей нашей расе. Или слишком уж благоприятные условия для жизни, не надо за жизнь драться. Но, скорее всего, причина — размеры. Вон муравьи сумели достичь неслыханных высот: у них скотоводство, земледелие, ирригация, но порох никогда не изобретут: мозг в два-три ганглия накладывает жесткие ограничения. И то чудо, чего достигли, уж они-то используют свои ганглии на все сто процентов.
Дефы тоже, видимо, используют все, но у них хоть мозги и побольше, чем у муравьев, однако же не намного больше, чем у воробья. Кроме того, муравьи сумели интегрироваться в обществе настолько, что представляют собой почти единый организм, а дефы все-таки индивидуалисты...
Пес поднялся, зевнул и требовательно положил мне голову на плечо.
— Ты прав, — ответил я, — засиделись, залежались... Пойдем, мы вообще собирались сегодня уехать...
Сердце сжалось, никакие дефы и даже окно на "Юг не могут вытеснить пропитавшую меня горечь. Умом понимаю, что любовь — это торжество воображения над интеллектом, но кто из нас живет умом?
Миром правит любовь, а она, как известно, слепа и зла.
Щурясь от солнечного света, вышел во двор вслед за Псом, тот огляделся величественно, и мгновенно все собаки в поле зрения исчезли.
Довольный Пес унесся вынюхивать новости, я подошел к одной группе рыцарей второго ранга, послушал о шансах графа Глицина против барона Варанга, поговорили о странном и весьма поспешном отъезде графа Хоффмана, потом меня узрел сэр Растер, раздвинул дворян, как бык раздвигает телят, звучно хлопнул меня по плечу.
Для этого пришлось привстать на цыпочки, морда довольная, лоснящаяся, он, как верблюд, набирает жира в запас, чтобы потом долго и экономно тратить в походах.
— Сэр Светлый... тьфу, после вашего имени нужно промочить горло, а то как будто жабу проглотил, а леди Беатриса вроде бы нашла выход!
Сердце мое забилось, я спросил контролируемым голосом:
— Какой?
— Последнее время ее видят с виконтом Франсуа де Сюрьенном! Надо сказать, что она выбрала правильно.
— Почему?
— Виконт запал именно на нее, а не ее земли. Вы не видели, как он на нее смотрит? Уж он-то не сошлет ее в монастырь. И не удушит...
— Разве что из ревности, — предположил я чужим голосом, стараясь вспомнить, что за такой виконт, потом в памяти всплыли слова того волосатого зверя в доспехах, как его, барона Диаса да Гамеса. Тот прибыл не за невестой, а просто поддержать своего приятеля, этого самого виконта. — А чем он именит?
Сэр Растер захохотал.
— Преимущества большого богатства в том, что можно позволить себе не увеличивать его за счет женитьбы или замужества. Виконт — просто хороший малый. Кстати, моложе всех этих графов и баронов. Вообще моложе всех... разве что вы моложе, хотя иногда, смотрю на вас...
— Ну, — проговорил я медленно, чтобы унять сразу заколотившееся в ревности сердце, — если он так молод и хорош... Что ж, пожелаем счастья им и радостей в постели.
Он отмахнулся.
— Скажете такое! Леди Беатриса в этом смысле на мужчин и не смотрит. Ей нравится быть хозяйкой этих земель, и, надо признаться, у нее это получается неплохо. Все процветание на ней.
— А виконт тоже любитель походов?
Он расхохотался.
— Виконт как раз любитель сидеть у теплого камина пить вино и слушать менестрелей. Зато не любит хозяйствовать. К счастью, у него много родни, и, если управители его земель слишком уж его обворуют, родственники деньжат подкинут.
Я спросил со стесненным сердцем:
— А что лорды? Он хохотнул.
— Им это, понятно, не понравилось. Но вроде бы понимают, что лучше виконт, чем кто-то из них. Виконта они не считают достойным соперником. Граф Росчертский, к примеру, охотнее уступит леди Беатрису виконту, чем графам Глицину или Хоффману. Те смотрят точно так же.
Я сказал сухо:
— Значит, леди Беатрису можем скоро поздравить.
Он кивнул, но посмотрел хитро, толкнул локтем.
— Признайтесь, у вас тоже были виды? Ну-ну, не опускайте глазки... Да и леди Беатриса на вас посматривала, все заметили. И расспрашивала о вас, интересовалась вами. Надо сказать, гораздо больше, чем всеми остальными гостями... вместе взятыми! Но что делать, виконт вас обошел... Он хорош собой, обходителен, умеет говорить любезности, хорошо танцует, знает разные баллады, а главное — женщин не бьет, хотя не понимаю, как их, сволочей, можно не бить, но вот не бьет, и все! А это не может им не нравиться... Тихо-тихо, сюда идет она... Не оборачивайтесь, а то поймет, что мы о ней...
Леди Беатрису сопровождают, как и чаще всего, целая толпа обожателей, а также тех, кто ими прикидывается, но это я так, по природной злобности.
Отправив их небрежным жестом дальше, мол, я вас догоню, она остановилась возле меня и произнесла ангельским голоском:
— Я вам безмерно благодарна, что вы ни словом не обмолвились...
Она сделала паузу, я спросил очень тупенько:
— О чем?
Ее щеки чуть-чуть порозовели, но голос остался таким же ровным:
— О своих подвигах там...
— Где? — спросил я.
Она почти прошептала:
— В том странном багровом лесу.
— И признаться, что был с вами наедине несколько суток?
Леди, я должен беречь свою репутацию.
— Безупречную? — спросила она ядовито.
— Вы попали в точку, — сказал я. — Она, к сожалению, не настолько безупречна, чтобы рисковать подорвать ее еще и сообщением, чтобы мы спали под одним одеялом...
Она вспыхнула:
— Мы не спали под одним одеялом!
— Дык хто поверит? — спросил я уныло. — Если бы знали только меня, а то знают и вас...
— Вы на что намекаете?
— Вы слишком открыто предаетесь утехам с виконтом... — сказал я сквозь зубы. — Как его, Франсуазиком. Это заметно всем в замке.
Чуть торжествующая улыбка тронула ее полные губы.
— В самом деле заметно?
— А вот представьте себе. Она поморщила носик.
