Ксения Медведевич - Сторож брату своему
Самой частой гостьей была молоденькая девушка с удлиненными миндалевидными глазами. Позванивая монетами в косах, она запрокидывала голову и приподнималась на цыпочки, щурилась в бьющий сверху свет и пыталась развести его рукой — как несомую водой муть и ил. Другой рукой она придерживала запеленутого ребенка. Впрочем, в последнее время мальчик — круглоголовый, с чуть раскосыми глазами матери — уже цеплялся за ее палец и покачивался на кривоватых ножках.
Девушку звали Юмагас. Это была дочь ибн Тулуна. Мальчика звали Мусой. Девушка часто поднимала его вверх, показывая Тарегу: Повелитель, посмотри на моего сына.
А потом просила: пожалуйста, помоги. Ты ведь не оставишь меня, спрашивала она волнующийся над головой свет. Мне очень страшно. Муса спит со мной в одной комнате, а я не сплю, я все слушаю шаги за занавесами. Пожалуйста, помоги. Кругом враги, мой супруг безумен, каждый день меня выводят на стену, и я смотрю, как на помосте умирают люди…
В размытых мутных снах шептало множество голосов, голос аль-Мамуна выделялся громкой уверенностью: «Подобные подозрения оскорбительны! Я? Причиню вред семье моего брата? Еще одно слово и…»
Протягивая руку к закручивающейся светом полынье, Тарег говорил: тебе ничего не грозит, Юмагас, он поклялся, поклялся мне Именем. Слушай Хафса, он поможет тебе, если что. Но тебе ничего не грозит, Юмагас…
Потом Тарег замирал — сквозь илистую воду под ладонь невесомо всплывал его камень. Мириль бесшумно крутился, разбрасывая острые искры, сияя гранями, цепочка свободно плавала в воде, словно легкий шнурок. Задыхаясь от счастья — ну надо же, а мне снилось, что я потерял тебя, какая глупость, кто же разлучит нерегиля с его мирилем — он протягивал руку к камню. А тот вспыхивал — и растворялся в подводной мути. Тогда он просыпался с криком. По пробуждении перед глазами еще долго стояло то самое: обледенелый край горной тропы. Старик в нелепой меховой дохе раскрывает деревянную шкатулку. И, подержав крутящийся, переливающийся камень за цепочку, со вздохом разжимает пальцы над пропастью.
После таких снов знобило, несмотря на огонь в жаровне.
Открыв глаза, Тарег обнаружил, что в оконцах стоит глухая темень.
Грудь теснило, за стеной башни стоял легкий, мучительный для слуха свист. Парящая между небесами и скалой цитадель плыла в ветреном тумане, как огромный корабль. В жаровне почему-то горели поленья. Он не помнил, что вставал подкладывать дров. В железной чашке щелкало и дымило. От всматривания в переливы угольев заболели глаза, и его снова затянуло в сон, как в омут.
Во сне широко текла черная вода, медленно уходило в воду плоское днище опрокинутой лодки. В темной реке барахтались люди. Они кое-как подплывали к освещенному факелами берегу, выползали на песок — как мотыльки на свет. В жарком круге огней стояло странное высокое сиденье, и на этом железном стуле, как на насесте, сидел смуглый молодой человек. Парс, судя по бритой блестящей голове и длинным обвислым усам. Кругом гомонили на фарси. По плоско шлепающим о берег волнам скакали отблески факелов. Облипшие, мокрые, дрожащие люди еле стояли на ногах. Кто-то, не стесняясь, плакал. Парсы хохотали и тыкали пальцами. Кому-то из выловленных накинули на шею аркан и потащили — всадник прибавлял ходу, а человек кричал и жалко хватался за тянущуюся за лошадью веревку.
Из мокрой жалкой толпы выдернули еще одного — молодого человека с аккуратно подстриженной бородкой, бритого на парсийский манер, но слишком бледнокожего, чтобы его можно было принять за хорасанца. Он дрожал в одной рубашке и жалко придерживал штаны. Хохот усилился. Смуглый парень не спеша слез со своего стула. И потянул из ножен короткий, широкий и прямой парсийский меч.
Полураздетый мокрый юноша вдруг выпрямился и что-то выкрикнул. Погрозил рукой. Гомон стих. Юноша крикнул еще:
— Все мы от Всевышнего и к Нему возвращаемся! Я потомок Али! Я ваш халиф, вы не смеете прикасаться ко мне!
Парс шагнул к нему и коротким точным движением ткнул мечом под ребро. Юноша упал без звука. Тело подхватили за босые ступни и поволокли к воде. Заплывающая темным рубашка задралась до подмышек. Из широкой раны, оставленной лезвием, текла густая черная кровь.
…Встрепенувшись — холодный пот стекал между лопаток и холодил спину — Тарег поплотнее натянул на плечи соболиную шубу. В жаровне пылало ярко-ярко, видно, поленья просушились и занялись гудящим, быстрым огнем. Озноб, тем не менее, не отпускал. Щемящая тревога расползалась под грудиной, сжимала в кулак сердце.
Аль-Амин убит. Убит.
Тебя обманули, Тарег, прошептал он чернильному мраку вокруг раскалившейся железной чаши с цветком пламени. Не будет никакой ссылки в Ракку, не будет никакого лекарского надзора… Халиф убит, и на его место заступил новый властитель.
Тарег пощупал горло — его не сдавливало, но и не отпускало. Поводок выбирала сильная, уверенная рука, петля гейса плотно облегала шею. Новый хозяин знал, что делал.
«Когда все… завершится, тебя вызовут фирманом в столицу». «Когда все завершится» — аль-Мамун умел говорить обиняками. А врать в глаза и преступать клятвы милый юноша Абдаллах умел еще лучше…
Каков выродок! Как он сумел?! Глаза в глаза!.. Как он сумел обмануть нерегиля?!..
Горло все-таки стиснуло — ага, не пускаете. А я все равно буду рваться!..
— Где же Твоя справедливость, Единый? — зарычал Тарег в темноту. — Или у тебя нет договора с людьми? Мне — удавку, а им — вседозволенность? Это, по-Твоему, справедливость?..
Петля гейса душила, перед глазами плыло.
— Прости меня, Юмагас, — хрипел он, пытаясь нашарить руками полынью. — Юмагас, беги… Прости меня, дурака, хватай мальчика и беги!..
Раскашлявшись, он вцепился в невидимую веревку — дайте воздуха, суки. А потом открыл глаза и увидел: в полынье снова расплывались белесые разводы тихого, потустороннего света. Впрочем, полыньи не было: просвет в толстом зимнем льду затянула прозрачная неровная корочка. Такая выступает на усилившемся морозе. Под темной водой светлело — там белел под солнцем песок.
По песку шлепали лапищи верблюда — тот бежал, бежал, его нещадно охаживали по бокам. Из-за занавеса паланкина высунулось искаженное страхом смуглое личико — девушку трясло так, что серьги звенели. По щекам текли слезы:
— Госпожа, госпожа!.. Они догоняют! Парсы догоняют!
Топот копыт, с морды коня летит пена. Верхом — старый знакомец, Элбег, из-под чалмы на лоб течет пот:
— Шади, гоните, гоните вдоль канала, не останавливайтесь, мы их задержим!..
Тарег, задыхаясь, заколотил ладонями по льду: сколько у тебя людей, Элбег?! Сколько?!
