Сергей Смирнов - Сидящие у рва
Каулы занимались скотоводством и земледелием, а еще — разбоем, делая набеги на соседние владения, а то и пиратствуя на море.
Однажды царю Каулу донесли, что к берегу прибило плот, на котором обнаружены двое — умирающий старик и грудной младенец.
Каул поспешил к берегу. Младенец — девочка — хотя и был сильно изможден, но вполне жизнеспособен; когда одна из женщин дала ему грудь, ребенок начал жадно сосать, а после спокойно уснул.
Старик же был очень худ. На нем было длинное одеяние из грубой шерсти, когда-то черное, а теперь выцветшее от солнца и соленых морских брызг. Лицо его, мертвенно бледное, прикрывал капюшон, а поясом служил обрывок веревки.
Старика положили в тень и дали вина. Он ненадолго пришел в себя. Обвел полубезумными глазами склонившихся над ним людей и сказал что-то на незнакомом языке.
Это не был язык Равнины, который жившие у моря каулы достаточно хорошо знали; это не был язык Туманных гор, который знали каулы, жившие у Зеркальных озер. Это был странный, грубоватый, но стройный язык, похожий на воинские команды и отличавшийся особой прелестью.
Поняв, что ответить некому, старик забеспокоился, привстал, и несколько раз повторил одно и то же слово. И когда ему показали мирно спящую девочку, он благодарно кивнул и вновь повторил то же самое странное слово.
Это было слово «Домелла».
Никто так и не узнал, что оно означает. Им стали называть девочку, которую царь Каул приказал воспитывать так, как если бы это была его собственная дочь.
А старик умер, ничего не успев объяснить. Когда с него сняли его странную одежду, на груди обнаружили цепь и висящий на ней знак в виде креста с изображением распятого человека.
А еще на руках старика обнаружили глубокие порезы. Но царь Каул, взглянув на них, воспретил обмывать тело старика и воспретил всем, кто видел его раны, когда-либо упоминать о них. Пришельца похоронили по аххумскому обряду.
А Домелла — темноглазая, с нежно-белой кожей и иссиня-темными волосами, с узкими глазами, приподнятыми наружу — росла и превращалась в истинную красавицу. Никто никогда не видел такого разреза глаз, как у нее, и такой нежной кожи. Она казалась пришельцем совсем из иного мира. Впрочем, так оно и было.
Что же касается остального — то царь Каул унес с собой в могилу тайну того, чем поил старик девочку на протяжении нескольких дней на плоту, носившемуся по океану.
* * *А потом каулы подчинили себе соседние племена, заняли столицу древнего аххумского государства — Ушаган — и провозгласили сына Каула Ахха Мудрейшим, царем всех племен от Туманных гор до Арли, от Запада до Востока.
Внук Каула Аххаг взял Домеллу в жены и начал великие завоевания, положив начало величайшему государству из всех, когда либо существовавших во Вселенной. И, покорив Алабары и остров Арроль, Арли, Киатту, Южный Намут, Индиару, Наталь, семь таосских королевств и множество иных стран и племен в Равнине Дождей и в Туманных горах, принял титул «царя всех царей».
* * *Отборная сотня каулов из агемы — тысячи царских телохранителей — несла караульную службу в нуаннийском дворце. Днем и ночью во всех коридорах под настенными светильниками без движения стояли одетые в броню, вооруженные мечами и боевыми топорами стражники огромного роста. Каждые два часа менялись они, но не все одновременно, а по двое, один пост за другим. И каждый из постов находился в поле зрения другого, так, что никто и никогда не смог бы незаметно проникнуть во дворец и пройти по его лабиринту к царским покоям.
Но и верные каулы не могли препятствовать тому, что поднималось из глубин подземелья, из бесчисленных подземных этажей.
Сначала это был просто легкий туман, дымка, от которой теряли резкость огни светильников и блики на панцирях стражников.
Потом к дымке добавились блуждающие огоньки. Эти огоньки обладали таинственной силой, притупляя внимание стражей, а может быть, просто лишая их воли.
Первым, заметившим их, был Крисс из дома Иссов, Крисс, уже несколько ночей после припадка наследника проводивший почти без сна.
Огоньки, мелькнувшие в дальнем конце коридора, подействовали и на Крисса; во всяком случае, сначала он почему-то не придал им никакого значения.
Но потом о таинственном свечении ему донес начальник личной охраны царя Ашуаг.
И вот в одну из ночей Крисс и Ашуаг, прихватив с собой масляные светильники, отправились в обход дворца, чтобы выяснить, наконец, что же тревожит покой царя и его сына.
Начав обход от царских покоев, они обошли все помещения, занятые охраной и многочисленными службами царского двора, прошли по всем охраняемым коридорам и наконец достигли одного из нижних уровней, в котором охрана была усилена.
— Все ли спокойно? — спросил Ашуаг у старшего по караулу.
— Все спокойно, повелитель, — ответил бородатый десятник.
Они обошли четыре поста, стоявших возле входов в подземелье.
Входы были забраны специально устроенными деревянными щитами.
— Никто не открывал эти входы?
— Нет, господин. Нам приказано не касаться их.
— Почему? — поинтересовался Крисс.
— Говорят, что за ними прячутся тени жрецов, господин, — спокойно ответил десятник.
— Это глупые слухи, — сердито сказал Ашуаг. — Неужели каулы верят им?
Десятник слегка замялся и ответил не сразу:
— Мы выполняем приказы и верим тем, кто их отдает.
— Кто же тогда распускает слухи?
— В свободное от службы время о чем только не говорят солдаты, господин…
— Ты умен, — надменно сказал Ашуаг и десятник опустил глаза. — Но, может быть, слухам есть иные причины, кроме безделья?
Не дождавшись ответа, он повернулся к стоявшим поблизости стражникам.
— Эй вы! Давно служите в гвардии?
— Оба шли с войском от самого Ушагана, — вставил десятник.
— Я спрашиваю не у тебя!.. — Ашуаг вновь повернулся к страже.
— Я хочу знать, не слышали ли вы что-нибудь подозрительное или, может быть, видели что-то, чему не придали значение?
Один из каулов поклонился:
— Слышали, господин. Каждый из нас что-нибудь, да слышал. Здесь, возле входов в подземный мир, чего только не услышишь…
— И что же слышал ты?
— Я слышал голос моей матери, господин.
— Что ты городишь? — воскликнул десятник, но замер, повинуясь жесту Ашуага.
— Матери? Твоей собственной матери? Каулки?
— Так, господин.
— А где твоя мать? В Ушагане или, может быть, в Аммахаго?
— Ее нет, господин. Она, названная Доброй, присоединилась к тем, кто ушел навсегда.
