Нил Гейман - Сыновья Ананси
Толстяк Чарли протянул собеседнику мятые стодолларовые банкноты.
* * *Дейзи начала себя чувствовать таким копом, какого только в кино и встретишь: жестким, крутым, отлично знающим приемы против лома; таким копом, который хочет знать, считаешь ли ты себя везунчиком[72] или собираешься осчастливить его[73], но особенно – таким копом, который говорит: «Я становлюсь слишком стар для подобного дерьма». Ей было двадцать шесть, и она уже готова была заявить, что слишком стара для подобного дерьма. Прекрасно понимая, как смешно это звучит, спасибо вам большое.
А теперь она стояла в кабинете старшего инспектора Кэмбервелла и говорила:
– Да, сэр. Сент-Эндрюс.
– Ездил туда несколько лет назад с бывшей миссис Кэмбервелл отдохнуть. Отличное местечко. Ромовый торт.
– Похоже, нам туда и нужно, сэр. На видео с камер слежения в «Гэтвике»[74] определенно он. Путешествует под именем Бронштейн. Роджер Бронштейн вылетел в Майами, сделал пересадку и отправился на Сент-Эндрюс.
– Вы уверены, что это он?
– Уверена.
– Значит, – сказал Кэмбервелл, – нас обвели вокруг пальца. Договоренностей о выдаче нет.
– Но хоть что-то мы можем сделать!
– М-м-м, мы можем заморозить оставшиеся счета и арестовать активы. И мы это сделаем. Но толку от этого как от водорастворимого зонтика, потому что у него навалом наличных, до которых мы не доберемся, даже если и отыщем.
– Но это нечестно, – сказала Дейзи.
Он глянул на нее так, будто не совсем понимал, на что именно смотрит.
– Мы тут не в салки играем. Если бы преступники соблюдали правила, они были бы на нашей стороне. Если он вернется, мы его арестуем.
Он смял маленького пластилинового человечка в пластилиновый ком и начал расплющивать пластилин в тонкую пластинку, зажав его между большим и указательным пальцами.
– В старые времена, – сказал он, – преступник мог попросить убежища в церкви. И пока оставался в церкви, для закона он был недосягаем. Даже убийца. Правда, это сильно ограничивало его социальные возможности.
Он посмотрел на нее, будто ожидая, чтобы она ушла.
– Он убил Мэв Ливингстон, – сказала Дейзи. – И годами напропалую обманывал своих клиентов.
– И?
– Мы должны привлечь его к ответственности.
– Не позволяй делу зацепить тебя, – сказал он.
«Я становлюсь слишком стара для подобного дерьма», – подумала Дейзи. Она держала рот на замке, и эти слова, не найдя выхода, вертелись у нее в голове.
– Не позволяй делу зацепить тебя, – повторил он.
Он сложил пластилиновую пластинку в грубый куб и злобно сдавил его пальцами.
– Я этого никогда не допускал. Представь, что ты дорожный инспектор. Грэм Коутс – всего лишь автомобиль, который припарковался на двойной желтой полосе, но уехал до того, как ты успела выписать штраф. Понимаешь?
– Да, – сказала Дейзи. – Конечно. Простите.
– Ладно, – сказал он.
Она вернулась на свое место, зашла на сайт для служебного пользования и в течение нескольких часов прикидывала различные варианты. А потом отправилась домой. Кэрол ела разогретую в микроволновке корму[75] с курицей и смотрела по телевизору сериал.
– Возьму паузу, – сказала Дейзи. – Отдохну немного.
– Ты в этом году уже весь отпуск использовала, – здраво заметила Кэрол.
– Очень жаль, – сказала Дейзи. – Я слишком стара для подобного дерьма.
– Ох. И куда собираешься?
– Я собираюсь поймать одного ворюгу, – сказала Дейзи.
* * *Компания «Карибские авиалинии» Толстяку Чарли понравилась. Может, это и была международная компания, но она больше походила на местный автобусный парк: стюардесса назвала его «дорогушей» и сказала, что он может сесть «пр’сто где захочется».
Он растянулся поперек трех кресел и провалился в сон. Толстяку Чарли снилось, что он гуляет под медными небесами, а мир – недвижим и тих. Он шел к птице, что безмернее городов[76], к птице, глаза которой пылают огнем[77], к птице с разинутым клювом – и вошел в этот клюв и опустился в глотку.
Дальше, как это бывает в снах, он оказался в комнате, в стенах которой, покрытых мягкими перьями, спрятались глаза, как у сов, круглые и немигающие.
В центре комнаты лежал Паук. Руки и ноги разведены в сторону. Он был прикован костяными цепями, словно бы из куриных косточек, и цепи тянулись из каждого угла и крепко его удерживали, как муху паутина.
– А, – сказал Паук, – это ты.
– Я, – сказал во сне Толстяк Чарли.
Костяные цепи натянулись и врезались в плоть Паука, на лице его отразилось страдание.
– Ну, – сказал Толстяк Чарли, – кажется, могло быть и хуже.
– Не думаю, что этим все закончится, – сказал его брат. – Полагаю, у нее на меня какие-то планы. На нас. Я только не знаю, в чем они заключаются.
– Да это просто птицы, – сказал Толстяк Чарли. – Что плохого они могут сделать?
– О Прометее когда-нибудь слышал?
– Э-э-э…
– Дал человеку огонь. В наказание боги приковали его к скале. И каждый день к нему слетал орел и клевал его печень.
– И он оставался без печени?
– На следующий день вырастала новая. Это же боги.
Повисла пауза. Братья смотрели друг на друга.
– Я разберусь, – сказал Толстяк Чарли. – Я все налажу.
– Как наладил свою жизнь? – невесело ухмыльнулся Паук.
– Извини.
– Да нет, это ты извини, – вздохнул Паук. – Так что, у тебя есть план?
– План?
– Видимо, это значит «нет». Просто сделай, что должен. Вытащи меня отсюда.
– Ты в аду?
– Я не знаю, где я. В птичьем аду, если такой существует. Ты должен вытащить меня.
– Как?
– Ты сын своего отца, разве нет? Ты мой брат. Придумай что-нибудь. Но вытащи.
Толстяк Чарли проснулся, весь дрожа. Стюардесса принесла ему кофе, который он с благодарностью выпил. Теперь, проснувшись, спать он больше не хотел, а потому принялся читать журнал «Карибских авиалиний», откуда узнал много полезного об острове Сент-Эндрюс.
Он узнал, что Сент-Эндрюс – пусть и не самый маленький островок на Карибах, но о нем очень редко вспоминают те, кто составляет списки. Он был открыт испанцами примерно в 1500 году, необитаемая верхушка вулкана с богатой животной жизнью, не говоря уж о многообразии растительной. Про Сент-Эндрюс говорили: здесь что ни посади, все вырастет.
