Нил Гейман - Сыновья Ананси
Толстяк Чарли хотел возразить, сказать ей, что это чепуха, что Паук был частью Толстяка Чарли не больше, чем Толстяк Чарли – частью океана или тьмы. Но вместо этого он спросил:
– Где перо?
– Какое перо?
– Когда я вернулся оттуда. Из места со скалами и пещерами. Я держал в руке перо. Что вы с ним сделали?
– Не помню, – сказала она. – Я старуха. Мне што четыре.
– Где оно? – повторил Толстяк Чарли.
– Не помню.
– Прошу вас, скажите.
– Я его не брала.
– А кто взял?
– Келлиэнн.
– Миссис Хигглер?
Она заговорщически к нему потянулась.
– Оставшиеся двое – просто девчонки. Слишком безответственны.
– Я звонил миссис Хигглер перед вылетом. Я заезжал к ней перед поездкой на кладбище. Миссис Бустамонте говорит, миссис Хигглер уехала.
Миссис Данвидди мягко раскачивалась на постели, словно решила себя убаюкать.
– Мне недолго осталось, – сказала она. – Я не ем твердую пищу с твоего последнего визита. Со мной все кончено. Только вода. Некоторые говорят, что любят твоего отца, но я-то знакома с ним задолго до них. Когда на меня еще стоило посмотреть, мы с ним танцевали. Он подхватывал меня и кружил. Он и тогда был стариком, но девушка рядом с ним чувствовала себя особенной. Ты не…
Она снова умолкла, отпила еще воды. Руки ее тряслись. Толстяк Чарли забрал у нее пустой стакан.
– Што четыре, – сказала она. – И ни разу днем не прилегла, если не считать родов. А теперь – приехали.
– Уверен, вы и до ста пяти дотянете, – с тревогой сказал Толстяк Чарли.
– Не смей говорить такое! – Она разнервничалась. – Не смей! От твоей семейки и так неприятностей хватает! Не заставляй вещи случаться!
– Я же не отец, – сказал Толстяк Чарли. – Волшебство не по моей части. Все досталось Пауку, помните?
Но она, кажется, не слушала.
– А когда мы ходили на танцы, – сказала она, – перед Второй мировой, твой папаша перебрасывался словцом с музыкантами, и они частенько разрешали ему петь. Все смеялись и веселились. Вот как он заставлял вещи случаться. Пением.
– Где миссис Хигглер?
– Отправилась домой.
– Дома ее нет. Машины тоже.
– Отправилась домой!
– Гм. В смысле, умерла?
Старуха на белых простынях вдруг захрипела и стала ловить ртом воздух. Говорить она больше не могла. Она потянулась к нему.
– Позвать на помощь? – спросил Толстяк Чарли.
Она кивнула, не переставая задыхаться, кашлять и хрипеть, а он побежал за миссис Бустамонте. Та сидела на кухне и смотрела на крохотном кухонном телевизоре шоу Опры.
– Она вас зовет, – сказал он.
Миссис Бустамонте вышла. Вернулась она с пустым графином в руках.
– Чем ты ее довел до такого состояния?
– Ее хватил удар?
Миссис Бустамонте смерила его взглядом.
– Нет, Чарльз. Она над тобой смеялась. Она говорит, ты поднял ей настроение.
– А. Она сказала, что миссис Хигглер уехала домой. Я спросил, не означает ли это, что миссис Хигглер умерла.
Миссис Бустамонте улыбнулась.
– Сент-Эндрюс, – сказала она. – Келлиэнн уехала на Сент-Эндрюс.
Она подставила кувшин под кран в раковине.
– Когда все началось, – сказал Толстяк Чарли, – я думал, я против Паука, а вы четверо на моей стороне. А теперь Паука забрали, а я оказался против вас четверых.
Она выключила воду и угрюмо уставилась на него.
– Я больше ни одной из вас не верю, – добавил Толстяк Чарли. – Миссис Данвидди, небось, просто притворяется больной. Может, не успею я выйти за дверь, как она выскочит из постели и примется отплясывать чарльстон.
– Она не ест. Говорит, ей от этого внутри погано. Ни крошки не проглотит. Воду вот только пьет.
– Где конкретно на Сент-Эндрюсе? – спросил Толстяк Чарли.
– Просто уезжай, – сказала миссис Бустамонте. – Твоя семейка наделала тут делов.
Толстяк Чарли, похоже, собрался было что-то ответить, но так и не ответил и ушел, не сказав больше ни слова.
Миссис Бустамонте отнесла полный кувшин к миссис Данвидди. Та тихо лежала в постели.
– Сын Нанси нас ненавидит, – сказала миссис Бустамонте. – Что ты ему наговорила?
Миссис Данвидди не ответила. Миссис Бустамонте прислушалась и хотя была уверена, что та еще дышит, сняла с миссис Данвидди очки с толстыми линзами и положила у кровати, а потом подтянула покрывало, чтобы прикрыть ей плечи.
И стала ждать конца.
* * *Толстяк Чарли отъехал от дома, не вполне понимая, куда направляется. За последние две недели он пересек Атлантику трижды, а деньги, что дал ему Паук, были уже на исходе. В машине он был один, и, будучи один, мурлыкал себе под нос.
Он ехал мимо выводка ямайских ресторанов, когда заметил табличку в окне: «НА ОСТРОВА ЗАДЕШЕВО». Он остановился и вошел.
– Мы в агентстве «Эй-Ван трэвел» идем навстречу всем пожеланиям клиентов. – Турагент сказал это таким приглушенным и извиняющимся голосом, какой врач обычно приберегает для случаев, когда приходится сообщить пациенту, что вышеозначенную конечность придется ампутировать.
– Гм, да. Спасибо. Гм, а как дешевле всего добраться до Сент-Эндрюса?
– Собираетесь в отпуск?
– В общем-то нет. Просто хочу слетать на денек. Может, на два.
– Вылет когда?
– Сегодня после обеда.
– А, я понял, это шутка.
– Вовсе нет.
На компьютерный экран брошен скорбный взгляд. По клавиатуре застучали пальцы.
– Не думаю, что у нас есть что-нибудь дешевле тысячи двухсот долларов.
– Ох, – обмяк Толстяк Чарли.
Снова стук по клавиатуре. Человек шмыгнул носом.
– Не может быть, – сказал он. – Погодите-ка.
Набрал чей-то номер.
– Этот тариф еще действителен? – и бегло записал в блокноте несколько цифр. Поднял глаза на Чарли. – Если вы готовы поехать на неделю и остановиться в отеле «Дельфин», я продам вам недельную путевку за пятьсот долларов, включая питание. Билеты бесплатно, оплатите только топливный сбор.
– А в чем подвох? – моргнул Толстяк Чарли.
– Это рекламная путевка. Как-то связано с музыкальным фестивалем. Не думал, что они их еще проводят. Но, в общем, знаете, как говорят. Бесплатный сыр только в мышеловке. А если захотите поесть где-нибудь еще, это обойдется вам недешево.
Толстяк Чарли протянул собеседнику мятые стодолларовые банкноты.
* * *Дейзи начала себя чувствовать таким копом, какого только в кино и встретишь: жестким, крутым, отлично знающим приемы против лома; таким копом, который хочет знать, считаешь ли ты себя везунчиком[72] или собираешься осчастливить его[73], но особенно – таким копом, который говорит: «Я становлюсь слишком стар для подобного дерьма». Ей было двадцать шесть, и она уже готова была заявить, что слишком стара для подобного дерьма. Прекрасно понимая, как смешно это звучит, спасибо вам большое.
