Илья Жердяев - Присутствие № 6/15 или Корпорация сновидений
Хохряков видел, как сопротивляется воле и силе спецназовца тот зек. Синие вены вздулись на его шее и дрожали от напряжения ноги в коленях. Они, заключенный и сержант, только непродолжительное время смотрели друг другу в глаза. Затем зек стал плавно опускаться, все еще сопротивляясь чудовищной силе, вниз. А когда Дорофеев на глазах всей зоны помочился на распростертого у своих ног человека, Петр видел, как лежащий заплакал…
Он служит водителем штурмовой машины. В принципе, это обыкновенный грузовик, но только оборудованный вот для таких целей. По бокам, спереди и сзади металлическая защита от бутылок с зажигательной смесью. Колеса снабжены системой аварийной подкачки воздуха. На стеклах кабины защитная металлическая сетка. За кабиной обшитая стальными листами будка для его отделения. Над его головой на кабине укреплен ствол брансбойта, который легко и быстро может быть заменен ручным пулеметом.
Ему, водителю, было легче, чем остальным ребятам из его отделения. Он оставался во время контакта со спецконтингентом в кабине. И оттуда могло его попросить выйти только одно-единственное обстоятельство – спасение товарища. Так было написано в их инструкциях…
– Заводи! – коротко бросил заскочивший в кабину командир отделения, сверхсрочник, старший сержант Дорофеев.
За старшим сержантом, увешанном спецснаряжением, неумело, подпрыгивая на ходу, в кабину взобрался с каской на самых глазах незнакомец в желтых, из-под бронежилета, по периметру погонах.
Петр завел двигатель но не трогался, уставившись на незнакомца.
– А-а-а! Это курсант… Нам в довесок! – зло представил пассажира командир отделения водителю. – Сказали, если что с ним случится – голову нам всем оторвут!
– Выходит, не на дело едем, а в детский сад? – предположил Хохряков, втыкая первую передачу.
Дорофееф раздраженно промолчал.
Их грузовик ехал первым в колонне. Следом за командирским УАЗом. Значит, и в ворота колонии первыми пойдут именно они. Если обстановка не внесет свои коррективы.
Хохряков, понимая это, был спокоен. Как и его формальный командир. Отношения в его отделении между срочниками и сверхсрочниками были братскими. Без преувеличения смысла этого слова. Все понимали, что случись что, незаслуженно обиженный в боевых условиях тоже будет иметь право голоса своим автоматом…
– Командиром, значит, скоро будете, товарищ курсант? Офицером? – поддельно заискивающим тоном спрашивал ефрейтор Хохряков у приникшего к двери курсанта.
Тот молчал и даже не повернул головы.
– Меня, вот, Петей зовут! Командира отделения нашего, дай Бог ему здоровья, Ефимом. Тоже редкое и не менее красивое имя, правда?
Курсант, казалось, оглох. От его дыхания на стекле вырос круг испарения на котором его ухо, торчащее из-под каски, на неровностях дороги рисовало кривую линию.
Дорофеев стал толкать водителя, демонстрируя выражением своего лица, что курсанту страшно. Петр прекрасно понял мимику и возмутился:
– А на хер он с нами вообще поехал!? Сидел бы в казарме и отчеты писал о пройденной практике!
– Да, замолчи ты! Не видишь, человек растерялся! – взмолился старший сержант.
– Что тут такого, – тихо проговорил курсант. – Конечно, испугался! Только дурак не побоится ехать на такое дело!
– Что!? – оскалился ефрейтор.
– Ну, не дурак, пусть, а опытный… Я не так выразился… Вы же не в первый раз?
– Представь себе в первый! – рявкнул Хохряков. – И фильтруй свой базар, парень!
Курсанту стало жарко и он снял каску с пилоткой. Тяжело вздохнул и спросил:
– И стрелять будем?
Тон, с каким были произнесены эти слова вызвал громкий хохот всех присутствующих в кабине.
– Вот, и ты тоже проснулся! Конечно, будем! И давай договоримся, корешок.
Не высовывайся! И даже не выходи из кабины! Сиди и смотри! – тон Дорофева был непререкаем и действительно смахивал на приказ.
– Есть, товарищ старший сержант! К тому же, у меня и автомата нет! – уже без обиды сказал курсант, вновь напяливая на голову стальную полусферу.
– Лучше бы до них дело не дошло…, – себе под нос пробурчал Хохряков.
Близость колонии выдали милицейские посты на перекрестках дорог и рвущие черное небо впереди лучи прожекторов.
В свете автомобильных фар янтарем отливали наливающиеся соком яблоки в саду прямо напротив забора основного ограждения. Отяжеленные плодами ветви свисали над дорогой и делали эту ночную тревогу и вовсе нереальной.
Грузовик с шумом стравил воздух из тормозной системы.
Еще громче ночь раздирал рев тысяч мужских глоток.
Хохряков приоткрыл свое окно и чуть выставил ухо. Нет. Это не был рев полного до отказа стадиона при неправильно назначенном пэнэле в ворота своей команды. И даже не при забитом долгожданном голе. Рев зоны ставил дыбом волосы на голове. Слушать это было жутко и невозможно. Инстинктивно голова водителя подалась в кабину.
– Полный пиз…ц! – уверенно прошептал ефрейтор.
– Не дрейфь, зема! Под пулями не один не захочет с нами спорить! – веско опроверг прозвучавшее предположение старший сержант, поглаживая ствол «калаша». – Слушай и смотри, лучше, за командами!
Впереди, в свете фар о чем-то советовались их офицеры. Когда к спецназовцам подбежало несколько перепуганных сотрудников колонии, даже начался спор. По всему было видно, что вновь прибывших уговаривали выступить в взбунтовавшуюся зону без предупреждений. Растревоженные колонистские сотрудники горячо доказывали свое, делаясь от этого еще смешнее. Их внешний вид мог сказать только об одном – о царившей в их головах панике.
Полковник не поддался на уговоры. К воротам колонии он пошел один. С мегафоном в руке.
За воротами стояли они. В распираемых толпой створках ворот уже блестели их глаза. В образовавшуюся щель протискивались пальцы их рук.
Между ними, пока в зоне, и спецназом оставался один полковник. Не считая почти выдавленной людским напором последней перед свободой зыбкой перепонки-ворот.
Так же широко, как и на плацу перед своими подчиненными час назад расставил ноги. Усиленный электричеством батареек голос прорезал пространство по эту сторону основного ограждения:
– Граждане осужденные! Вы нарушили закон и будете наказаны в случае продолжения неповиновения! Требую немедленно отойти от основного ограждения и занять поотрядно свои места в жилой зоне! В противном случае мы будем стрелять! Применение оружие санкционировано прокурором области!
Упоминание о страже местной законности вызвало дикий рев толпы. До слуха сидящих в первом грузовике донеслись в основном нецензурные фразы, смысл которых сводился к одному: «дайте нам его всего на пять минут». При этом обе половинки ворот каким-то чудом остались запертыми, хотя в одно мгновение уже показалось, что они не сомкнуться уже больше никогда.
После этих выкриков полковник взял в руку микрофон радиостанции и поднес его к губам. В автомобильном приемнике раздался треск и следом его команда:
– Я «первый»! Я «первый» Слушай приказ! Первым по воротам бьет «тридцатый»! Повторяю: «тридцатый»! За ним работаем по команде «три»! Как поняли: по команде «три»!
Команду командира повторили командиры взводов.
Дорофеев доложил в эфир о готовности своего отделения и тут же по громкой связи продублировал вводную своему отделению, ожидающему развязки события в будке за спиной.
– Поехали!!! – разорвал эфир крик командира.
Тут же, следом за этим словом раздался гул газующего «тридцатого». Петр видел его появление в боковое зеркало заднего вида. Бронетранспортер обогнул колонну и по дуге стал приближаться к воротам. Все набирая и набирая скорость! На пределе мощности своих двигателей! Оставляя за собой синий шлейф не сгоревшей до конца в цилиндрах двигателя горючей смеси. Стремительно и поэтому неправдоподобно! С сиплым свистом из выхлопных труб. Одним броском сближаясь с отражающими свет его фар в створках ворот десятками глаз. Навстречу с бунтующими руками и душами!
Хохряков прогазовал до самых максимальных оборотов свой автомобиль. Выжал сцепление и включил первую передачу. Но пока не трогался с места, сжигая накладки сцепления. Время приближения к воротам колонии бронетранспортера казалось ему неправдоподобно медленным. Как в замедленном кино. Таким плавным и, даже, стоящим на месте, что он даже не обратил внимание на сильный запах горящего сцепления.
Оторвавшись от зеркала когда туша БэТэРа промчалась рядом, Хохряков стал медленно отпускать левую крайнюю педаль. Для него это было словно в первый раз. Будто во сне, а не наяву. Его разум отказывался воспринимать происходящее реально и правдоподобно. Время вокруг него остановилось.
Звука удара брони о железные ворота слышно не было. Уши заложило сильное волнение и поднявшееся от этого артериальное давление. Его «Зил» постепенно набирал скорость и подкатился к стоп-сигналам броневика в тот самый момент, когда обе части тяжеленных, кованных заклепками по толстым стальным листам, ворот распахнулись и, оборванные с петель, стали опадать на беснующуюся по ту сторону толпу.
