Илья Жердяев - Присутствие № 6/15 или Корпорация сновидений
– Нет… Он только стенку подваривал… Организовывал и уходил второй…
– Ну, и что? Какая разница! Этому тоже не жить! А как же упустили? Почему отряд перекрыт не был?
– Был перекрыт отряд… Как положено, Сергей Александрович… Но каждому ночью под одеяло ведь уши не положишь… А они спали рядом. Иногда, даже, конфликтовали. Для вида, мы потом уже это поняли…
– Значит, товарищ капитан, – подчеркнуто по-деловому отметил майор, – будем работать по иному! Если не хватает ушей, будем их размножать! Сколько по лимиту [29] в колонии?
– Одна тысяча семьсот…
– А по списку?
– Четыре тысячи двести…
– Понимаю… Но это не должно быть причиной для того, чтобы у нас были «выходные смены»! Во время безделья они как раз и обдумывают свои штучки, понятно!?
– Работы и так не хватает… Даже метла в три смены метет… Выполняем все заказы в максимальном объеме. Придумать что-то кардинальное, по-моему, уже не возможно… Так и начальник считает…, – также спокойно рассуждал капитан Щеткин.
– Ну, это мы еще посмотрим! – как-то по мальчишески задорно заявил.
Островский и зашагал быстрее.
– Вы куда, товарищ майор? – зачастил вслед за своим начальником капитан.
– Там, – майор указал рукой нужное направление, – «коня» [30] тянут! Пойдем быстрее!
Капитан Щеткин быстро увидел то место, куда спешил майор. Одну локалку от другой отделяло метров восемьдесят. И это расстояние было бы можно без труда перекричать. Но между этими двумя скоплениями спецконтингента, как раз над ними, возвышалась наблюдательная вышка. Крик по звонку оттуда вмиг был бы пресечен оперативной группой. Да, и информация, по-видимому, была не для посторонних ушей…
Щеткин видел, как в зарешеченной клетке быстро исчезла стрелка с запиской. Белая нить между «локалками» еще продолжала двигаться, когда два оперативника подскочили к решетке облепленной руками заключенных.
– Стоять! Не двигаться! Быстро ко мне! – властно отдавал команды майор невидимому получателю «корреспонденции».
Тот, кому предназначалась записка, и слова оперативника исчез в толпе навсегда. Его товарищи по бараку дружно сомкнули тела и загородили того, в чьих руках еще с пару секунд оставалась нить. Пальцы на прутьях решетчатой двери побелели от напряжения.
Когда Щеткин, высоко подпрыгнув, достал нить и начал тянуть к себе, ее конец уже никто и ничто не удерживало. Записка попала точно по назначению. Капитан тяжело вздохнул.
Этот, новый его непосредственный начальник, показался ему тупым и карьеристки настроенным. Сколько таких прошло мимо него в этой заброшенной колонии. Большинство, конечно, «уходили» наверх, навсегда забыв его помощь и советы. Некоторые были раздавлены грузом ответственности до полного нездоровья. Единицы ушли из системы навсегда. Один, даже, геройски, принимая участие в тушении пожара, спасая зеков и оставшись под обвалившейся крышей барака…
«Этот будет рвать и метать… По всему видно… Тем более что записку не сорвали… Будет грузить за это на меня, как исполнявшего обязанности и не добившегося в колонии неконтролируемых связей между спецконтингентом… Кто же это мог быть? Петров? Нет… Тому два месяца до конца срока и досиживать их в штрафном изоляторе он не будет… Костромской? Или Сикорский? Чего гадать, глянь лучше в глаза новому начальнику…», – развел руками с отпущенным концом нити в одной, Щеткин.
Майор Островский зло выругался и плюнул себе под ноги. Вплотную подошел к решетке. Несколько мгновений помолчал. Не оглядываясь на Щеткина начал говорить со спецконтингентом:
– Я ваш новый заместитель начальника по оперработе…
– Знаем, гражданин начальник! – выкрикнуло недружно несколько голосов.
Но не из первых рядов, а откуда-то сзади…
– Считайте, что с вашим отрядом я познакомился как с первым! Но ничего хорошего не увидел. К сожалению. К вашему сожалению! И поэтому даю вам одну минуту для того, что бы эта записка появилась у меня в руках, и желательно, чтобы ее мне принес тот, кто ее получил за вашими спинами!
– И что тогда? – раздался голос из толпы.
– Тогда, считайте, что я с вами еще не знакомился! – все более зло говорил майор, одновременно переписывая в свой блокнот с нагрудных бирок [31] первой шеренги заключенных, чьи плечи скрывали закулисных действующих лиц, фамилии.
– Та, видали мы такого! – выкрикнул все тот же голос за спинами.
По тону сказанного можно было безошибочно определить выражение лица говорящего: искривленное в презрительной улыбке, тоже злое и к тому же с изрядной долей ненависти.
– Вы все об этом пожалеете! – очень тихо процедил майор Островский и со всей силы провел по решетке, отделяющей его от заключенных, увесистой связкой ключей.
Звон щелчков стали об сталь часто перемешивался с мягкими ударами по живой плоти рук…
Тревожный звонок из «тридцать – семерки» прозвучал в самое подходящее для тревоги время – половину второго ночи.
Рота специального назначения была поднята в ружье уже через полчаса после сигнала оперативного дежурного областного Управления внутренних дел.
Все ее служащие сейчас повторяли во множестве раз повторенное во время учебных тревог. Без особой суеты покидали разогретые снами постели, вскакивали в форму, вырывали из пирамид в оружейке свои автоматы, тянули на поводках овчарок и без прогрева выводили технику из ангаров. Большинство из занимающих свое место на плацу перед казармой были уверены в том, что это очередная проверка их боеготовности.
– Равня-я-яйсь! См-рна! Товарищ полковник! Личный состав второй отдельной…, – отдавал рапорт дежурный офицер прибывшему из дома командиру полка. – Кроме личного состава роты по тревоге подняты курсанты училища внутренних войск находящиеся на практике!
Уставшего вида старший офицер до конца выслушал обращенные к нему слова. Некоторое время он еще о чем-то раздумывал, низко опустив голову к асфальтированному плацу и широко расставив ноги, обутые в хромовые сапоги гармошкой из-за мощных икорных мышц. Плечевой ремень портупеи отвис от груди дугой.
Первые его слова обращенные к строю выдали его волнение:
– Для большинства из вас сегодняшняя ночь запомнится надолго! И я очень хочу, чтобы она запомнилась вам! Всем без исключения! Потому, что только живые могут помнить! Поэтому, впервые отдавая вам команду на проведение боевой операции, прошу вас всех до единого вернуться назад в казарму! Да, вы не ослышались! Сегодня тревога настоящая! Боевая! Мы выдвигаемся на подавление бунта. Колония тридцать семь строгого режима. Более четырех тысяч наполнение. По последним сведениям большинство заключенных вышло из бараков и, сметя локализацию, подошло к основному ограждению. Среди личного состава колонии есть жертвы. Над заключенными полностью потерян контроль. Ситуация усугубляется еще и тем, что мы выдвигаемся без ожидания поддержки. До подхода основных сил не менее пяти часов. Но обстановка не позволяет ждать! Командиров взводов прошу действовать по обстановке и не идти на провокации ради одного – сохранения личного состава. Связь поддерживать по рации. Применение специальных средств и оружия санкционирована прокурором области. Все! По машинам!
Ефрейтор Петр Хохряков тоже слышал слова командира. Но из кабины своего «сто тридцатого ЗиЛа» [32] для него прозвучавшие откровенные слова остались за чертой полного понимания. Солдат оставался спокойным. А, как иначе? Он один в рукопашном бою мог уложить с десяток зеков. Так, по крайней мере, его убеждал его инструктор, добряк-молдаванин, мастер спорта по самбо Виктор Снигур. Но всем было понятно, что только если они невооружены. Если зек получал в свое распоряжение ножи, не говоря уже об огнестрельном оружии, их шансы сравнивались. Но и в настоящем бою на поражение они были сильнее! Бронежилеты, каски, титановые щиты не оставляли бунтующим шансов. Оставалось одно «но». Их было только две сотни… Как сказал полковник? На четыре тысячи?
Задача была понятна до конца: удержать колонию от прорыва до подхода основных сил. Любой ценой. Хоть самой смерти! Конечно, вначале зеков, а затем, уже своей…
Полковник был прав. Эта тревога и в его службе первая боевая. Прошлые были только приближенные к боевым. Когда роль бунтующих играли его же сослуживцы и он сам надевал зековский бушлат в свою очередь по команде. Били они тогда друг друга, конечно, в полсилы. Только собаки кусали во всю. В общем, все было почти не по нарошку. Все, кроме применения оружия…
Лишь однажды он стал свидетелем настоящего вмешательства спецназа в дела тюремные. В том случае восстала не вся колония. Основная масса зеков при их вхождении в зону лишь пугливо выглядывало из-за зарешеченных окон. Бунт там подняли узники штрафного изолятора. Их была всего горстка. Тогда все закончилось, когда двухметровый здоровяк Дорофеев, схватив одной лишь правой предводителя возмутителей спокойствия за грудки, одним плавным движением опустил того, тоже не маленького ростом и весом мужичка, перед собою на колени.
