Илья Жердяев - Присутствие № 6/15 или Корпорация сновидений
– Решим чуть позже, – уже совсем спокойно отвечала ему Виктория. – Надо будет подумать о том, как лучше заработать…
– И еще старые кредиты умудриться не отдать! Я когда лежал в больнице долго думал о том, что я смогу предпринять, если наступит такая, как сейчас, минута…
– Ты предполагал такое? – удивилась женщина.
– Чему ты удивляешься…
– Тогда ты планировал все заранее!? Кто ты!?
– Да нет, успокойся! Все было не так, как ты думаешь! Совсем не так… Все случилось совершенно случайно, словно, по чьей-то чужой воле. Я не могу сейчас об этом говорить… Тем более, поверь, для меня и самого в этом много непонятного… Так вот. Я думал, думал, и вроде бы, нащупал один вариант. Я уверен, что у нас все получиться!
– А «подъем» какой?
– За несколько тысяч процентов!
– !!!
– Вот увидишь! Когда ты будешь готова к полному сотрудничеству, я тебе все расскажу.
– А говоришь, что уже доверяешь мне…, – с притворной обидой в голосе сказала женщина.
– Ладно, слушай! Вы как поступали с автомобилями? Пригоняли и сразу продавали, правильно?
– Да. И как можно еще иначе делать?
– Очень просто! Надо попробовать пригнать еще одну партию и умудриться продать каждый автомобиль несколько раз…
– Это невозможно!
– И еще как! С нашим доверчивым и обожающем халяву народом? Все будет как надо! А если еще учесть, что продавать-то мы будем чуть дешевле, чем на рынке, то эта схема будет работать столько, сколько мы сами захотим. Главное, поверить в задуманное и еще… еще найти нормальный кредит. С моей рожей в банк нечего соваться, поэтому, денежки на операцию с тебя!
– Одна я не справлюсь…
– Справишься! Ты так говоришь, Виточка, пока не знаешь всех тонкостей придуманного мною способа! А если ты еще потренируешь свои возможности, то мы сможем зарабатывать только одним этим! Шутка, конечно! А можно я задам еще один вопрос?
– Смотря какой!
– По моему, смелый и откровенный!
– Хорошо…
– Как ты догадалась сегодня о том, что я не Колиушко?
– Бессовестный! – лицо Виктории вмиг залилось румянцем. – Я так и знала, что ты об этом спросишь!..
– Скажи, пожалуйста! Мы же с сегодняшнего дня, не смотря ни на что, единомышленники!
– Ты начинал не с того…, – после некоторой паузы тихо вымолвила Виктория.
– Все, хватит на эту тему! Дура, я дура!.. – смешно причитала Виктория, от стыда прикрыв лицо ладонями.
– Не с того места?
– Прекрати!
– Ну, пожалуйста! – умолял Виталий.
– Не тем местом… Все, точка!
Тон, с которым были сказаны эти слова для Сергиенко не оставил никаких сомнений. Виктория не желала более обсуждать эту интимную тему. Испытывать на сегодня судьбу было достаточно. Он смирился, но так и не понял своей одной-единственной ошибки…
Этот вечер, точнее, ночь была окончена под бой курантов. Часы показывали три часа ночи. В начищенной до блеска тарелке маятника отражались две человеческие фигуры, которые без устали качались из стороны в сторону. В точности повторяя продемонстрированные только что в этой комнате человеческие отношения. От ненависти – к полному пониманию. От большой любви – к неприятию…
А еще через неделю план Сергиенко был принят за основу. Без замечаний и уточнений.
Виктория Владимировна, выслушав Виталия, даже захлопала в ладоши:
– Это настолько просто, что я боюсь в реальности нами задуманного!
– Все великое – на самом деле просто…, – с подчеркнутой скромностью ответил Виталий всем известной крылатой фразой и почти афоризмом.
Глава VIII
«Тридцать седьмая» колония строгого режима расположилась по воле ее создателей на самой вершине холма. В этой, выжженной солнцем степи, выше ее серых, шлакоблочных стен были только терриконы у многочисленных, в этой округе, шахт. Их черные, размытые разогретым воздухом, очертания создавали видимость полного окружения. В какую сторону не посмотри – всюду взгляд натыкается на высоченные, конусообразные преграды, сложенные из шахтных отвалов.
У многочисленных обитателей этого пенитенциарного заведения особое уныние вызывало именно это обстоятельство – видимость полной отрезанности от свободы.
Их, осужденных, более огорчало не то, что в колонии не было воды и все зависели только от ее завоза на единственной колонистской водовозке. И не то, что вся промзона была завалена заготовками и уже готовой продукцией, что не давало им и мысли об отдыхе от рабского труда в три смены. И, даже, не появление на должности заместителя «хозяина» [26] по оперативной работе а, попросту, старшего кума, какого-то новенького с плохой репутацией.
Самым ненавистным было то, что откуда не взгляни: окна барака или столовой, дворика или цеха, всюду взгляд упирался в двойную стену. И если где-то, на необъятных просторах Родины, за основным ограждением можно было увидеть даже живописные просторы с пятнами лесов и водоемов, то в этой степи, и с этого холма за забором постоянно, год за годом, весь срок был виден только этот, еще один, кажущийся непреодолимым, рубеж. Черный и с острыми вершинами. Отгораживающий это проклятое место от всего белого света!
И так уж повелось здесь, что никто не пытался смотреть поверх кокард начальников. Чаще все смотрели себе под ноги или вверх, в самое небо. Вот, что оставалось тем единственным для осужденных, за что они не должны были платить. И еще тем, что давало возможность мечтать о будущем. Облака ведь всегда уплывали вдаль! Темные, тяжелые и низкие – словно тревоги прошедших дней. Белые и высокие – в точности, как опьяняющие мысли о далекой свободе!
В любую погоду свободные от работы и предоставленные сами себе в локальных зонах люди в этом месте смотрели только вверх. До чего были схожими в эти минуты их взгляды! Устремленные ввысь. На вытянутых до предела худых шеях с острыми кадыками. С немигающими глазами. Часто, наполненными слезами… Во всех отрядах одинаково грустно.
Для того, кто бы в первый раз попал в это место, преобладающим цветом мог показаться рыжий цвет ржавчины. И это было не обманом. Ржавыми были штабеля листовой стали, предназначенной для производства основной продукции здешнего производства. Ржавыми были многотонные емкости, напоминающие сигары дирижаблей, для нефтепродуктов, изготавливаемые «населением» колонии по заказу министерства обороны. Ржавыми были стены производственных цехов, обшитые более тонкими листами никогда не крашенного железа. Ржавыми оставались бесчисленные квадратные метры решеток на всех, без исключения, окнах, дверных проемах и прогонах между «локалками».
Еще в этом месте резало бы взгляд постороннего то, что вся территория колонии была вдоль и поперек поделена на маленькие и побольше кусочки. Это и были многочисленные локальные зоны, позволявшие администрации без труда держать спецконтингент маленькими, лишенными связи друг с другом, группками. Малочисленными, и потому легкоуправляемыми…
Новый заместитель начальника колонии по оперативной работе майор Островский делал свой первый обход территории в сопровождении старшего опера Щеткина. Эти два офицера шли неспешно, не смотря на то, что появление в зоне нового лица вызвало не скрываемый интерес среди заключенных. Многие из них даже не выдерживали и подходили из любопытства к решетчатым дверям обнесенных заборами двориков перед бараками. Смотрели на новое в зоне лицо пристально и тяжело.
– Почему так много не на работе? – не скрывая своего раздражения от уставившихся на него физиономий, спрашивал Островский.
– Это выходной отряд… Чтобы задействовать всех зеков [27] нам пришлось идти на это…
– Что, здесь тоже «выходные»!? – еле выдерживая немигающие взгляды заключенных, продолжал сердиться майор при виде еще одной группы отдыхающих.
– Нет… Это смена после ночи… Несмотря на то, что они пашут всю ночь, все равно не спят!
– Чифирят, поэтому и не спят! – сделал вывод Островский.
– Нет, товарищ майор… Чая в этом отряде уже не видели больше месяца…
Это я точно знаю… Последний раз я сам передавал…, – раздражающе спокойно отвечал капитан.
– А почему тогда не спят?
– Свободы ждут, наверное…
– Побеги были? – изменил тему разговора заместитель начальника.
– А как же! Только давно уже…
– Когда в вагоне ушли под вторым дном?
– Да… Прославилась тогда на весь Союз наша «тридцать седьмая»…
– Осудили их?
– Да… Как положено, по три накинули… Один продолжает отбывать у нас…
– Как фамилия? В каком отряде? – остановил свой взгляд на старшем оперативном уполномоченном майор Островский.
– Семушкин… Из двеннацатого… Но он уже полгода из ШИЗО [28] не выходит…
– Правильное решение! Там его и сгноить надо! Он, небось, организатор?
– Нет… Он только стенку подваривал… Организовывал и уходил второй…
– Ну, и что? Какая разница! Этому тоже не жить! А как же упустили? Почему отряд перекрыт не был?
