Господин следователь - Шалашов Евгений Васильевич

– Очень вкусные огурчики, – похвалил я женщину. Та слегка зарделась, потом спросила: – Вы рюмочку не желаете? Мой-то, царствие ему небесное, всегда под огурчики рюмочку опрокидывал.

Может, я бы и выпил рюмочку, но пить одному?

– А вы мне составите компанию?

Разумеется, хозяйка сразу же отказалась, а я остался верен принципам – не пить одному. А еще лучше вообще не пить.

Любопытно, что сегодня хозяйка нарушила собственное правило – не говорить с постояльцем, пока тот не закончит ужин, – и задала вопрос, который раньше не задавала:

– Иван Александрович, а у вас в Петербурге была девушка?

– Была, – кивнул я.

– И что? Она не согласилась стать вашей невестой?

– Почему не согласилась? Откуда такие выводы?

– Если бы у вас была невеста, вы бы ей письма писали, – рассудительно сказала Наталья Никифоровна. – А вы письма только матушке отправляете, в Новгород.

Вот они, глазастые женщины. Все-то увидят! Может, она уже почувствовала, что постояльцу приглянулась девушка в храме? А коллежская асессорша не унималась:

– А почему девушка невестой не стала? Или у нее родители небогатые да неродовитые?

Что бы такое соврать-то замысловатое? Что-то там Ленка вещала про свои польские корни и про то, что она из шляхты? Вполне возможно. У поляков самое большое количество дворян на душу населения.

– Не знаю, богатая она или бедная. Все дело в том, что она была католичкой.

– Так могла бы и православие принять. Вон наш аптекарь Соломон Зейфман не так давно святое крещение принял, православным стал. А уж католикам-то совсем просто. Им только покаяние принести за отступление от христианства. Девушке даже креститься не нужно было.

– Матушка у нее хотела, чтобы зять ревностным католиком был. Поэтому – не срослось.

Что-то я совсем бочку накатил на Оксану Борисовну. Верно, ей там, в покинутом мире, икается.

Когда пришла пора пить чай, я вспомнил заплаканные глаза хозяйки и спросил:

– Наталья Никифоровна, а что вы сейчас такое читали, чтобы поплакать?

– Француза одного, очень душевно пишет, – неопределенно ответила Наталья Никифоровна, не называя автора. Потом вдруг спросила: – А вам нравятся французские романы?

– Конечно, – кивнул я. – Бальзака с удовольствием читаю и Александра Дюма люблю.

– А вам который из Дюма больше нравится? – оживилась хозяйка.

– Дюма-отец, разумеется, – сообщил я.

– И что вы у него читали?

Ну вот, начинается допрос. Но я терпеливо начал перечислять, вспомнив не только книги о мушкетерах, Монте-Кристо и королеве Марго, но и те, о которых мало кто вспоминает – «Сильвандир» и «Женщину с бархаткой на шее». Вспомнил все, что уместилось в красненькое издание сочинений в двенадцати томах. Отец умудрился когда-то купить.

– Вот это да! – пришла в восхищение квартирная хозяйка.

– А все-таки что вы читали? – не унимался я.

– Ле Жиль Блас, – словно бы нехотя сказала Наталья Никифоровна.

Женщина ответила так, как ответил бы человек, хорошо владеющий французским языком. Если отбросить ле, то получится – Жиль Блаз или Жиль Блас. Слышал где-то.

– Кажется, это герой какого-то романа? – спросил я.

– Да, это из романа мосье Лесажа, – кивнула хозяйка. – Жиль Блас – герой его романа. Плутовского. Нам с сестрами маменька его запрещала читать.

Мосье Лесаж? А это не тот ли, что «Хромого беса» написал? Про беса читал, правда, очень-очень давно, еще в школе, а вот плутовской роман – нет.

– А теперь наверстываете? – усмехнулся я.

– Нет, Лесажа я еще в Устюжне прочла. Как только матушка в деревню уехала, так я и прочла. А это Жиль Блас – это журнал такой, в Париже выходит.

Вишь ты, журналы она из Парижа получает. Да еще и на французском читает.

– А из Парижа – не дорого журналы выписывать? – поинтересовался я.

– Еще как дорого, – вздохнула хозяйка. – Один номер пять рублей стоит, да пересылка рубль.

Я ошалело посмотрел на Наталью Никифоровну. Верно, во мне проснулся математик, потому что я быстренько все умножил и получил семьдесят два рубля.

– Я не сама покупаю, – поспешно пояснила квартирная хозяйка. – Сестра, что в Устюжне, с двумя подругами вскладчину берут, а когда сами прочтут, то мне отправляют. У сестрицы моей муж купец первой гильдии, ему лестно, что на дворянке родовитой женат, вот он и позволяет ей разные капризы.

– Так все-таки, что вы такого в журнале прочитали, что заплакали? – продолжал я приставать к бедной женщине.

– Так вы человек еще молодой, неженатый…

Вот оно как! Хозяйка-то у меня – поборник морали? А там, скорее всего, что-то неприличное для «молодых и неженатых». Попробую догадаться. Кто там у нас в это время романы писал, якобы непристойные?

– Уж не Мопассана ли вы читаете? – выпалил я наугад и, судя по выражению лица, – угадал. – И что там печатают? «Милого друга»?

– Милого друга? – переспросила хозяйка. – А что это?

Кажется, попал я впросак [10]. Помню, что Мопассан участвовал во франко-прусской войне и умер рано, лет в сорок, но что и когда он написал – не помню.

– Где-то читал, что господин де Мопассан такой роман собирается писать. О молодом человеке, что делает карьеру благодаря женщинам.

– Вот как? – заинтересовалась хозяйка. – Надо будет сестре написать, не слышала ли чего о новом романе? – Подумав, хозяйка махнула рукой. – Роман господина Мопассана называется «Une vie».

– А если по-русски? – попросил я. Стыдно признаваться в своем незнании французского языка, но изображать знание перед женщиной, читающей Мопассана в подлиннике, еще глупее. Решил соврать. – Я в гимназии английский учил и немного немецкий.

– В гимназии не учили французского?

Наверное, если бы я признался в том, что не верю в бога, удивление хозяйки было бы куда меньше. Атеизм нынче входит в моду, наслышан от коллег, но чтобы выпускник гимназии не знал французского языка, в ее понимание не укладывалось.

Я сделал виноватое лицо, развел руками – мол, так уж вышло. А та девчонка, что в храме, наверняка по-французски говорит. И мне в голову пришла замечательная идея.

– Наталья Никифоровна, а вы не можете меня научить французскому? Вечера у меня свободные. И за работу я вам платить стану.

– Да какая же из меня учительница? – захлопала глазами квартирная хозяйка. – Меня с сестрицей французскому языку пленный француз учил – ему уж, почитай, лет сто было. Если не сто, то восемьдесят, уж точно. Целых четыре года мосье Жерар нас учил, пока не помер. Он в восемьсот двенадцатом году в плен попал. Неподалеку от Устюжны сосновая аллея есть, которую пленные французы сажали. Его сотоварищи вернулись, а этот остался. Женился, в Устюжне теперь дети живут, внуки. Фамилию им дали – Французовы.

Пока Наталья Никифоровна рассказывала о своем домашнем учителе, я «вычислил», что за роман был опубликован в журнале. Коль скоро это не «Милый друг», а название «Монт-Ориоль» я бы понял без перевода, то остается только один. У французского писателя было написано лишь три романа, а остальное – либо рассказы, либо повести. Наверное, если бы Мопассан не умер в расцвете лет, то написал бы больше.

Подождав, пока хозяйка сделает паузу, я торжественно заявил:

– Я понял, что за роман вы читали. «Жизнь». Только не понял – что в нем такого неприличного? Девушка выходит замуж, узнает, что муж изменяет…

– Эх, все мужчины одинаковые, – вздохнула хозяйка, вытаскивая носовой платок.

Нет, ну чего это она? Читал я этот роман, ни разу плакать не захотелось.

– Так что, возьметесь за мое обучение?

Глава семнадцатая

Самоубийство фельдшера

Мой письменный стол никогда не пустует. Лежат на нем и книги, и брошюры, и газеты. Со стороны это производит впечатление, мол, трудится следователь, хотя на самом-то деле печатная продукция касалась не юриспруденции, а экономического и демографического состояния России. Насколько информация мне пригодится в дальнейшем, и не знаю, но находиться в курсе хозяйственных и культурных дел я просто обязан. Вон Мусоргский «Хованщину» поставил, в петербургских газетах ее ругают. Увидел некролог на смерть Тургенева. А что, он до сих пор жив был?