Господин следователь - Шалашов Евгений Васильевич

Череповец появился в результате реформы Екатерины, войн до сей поры тут не было. Наполеон до этих мест не дошел, да и отстаивают города не с помощью челобитных. Во времена Смуты поляки сюда приходили, все сожгли, только города еще не было.

– Наш город два дня рождения имеет, – важно сообщил канцелярист. – Первый день, когда матушка императрица свой указ подписала. И было это 4 ноября 1777 года. А во второй раз нас открыли уже при государе Александре Павловиче. В промежутке между матушкой и Александром, когда наш город император Павел закрыть пытался, купечество череповецкое никак не хотело, чтобы город селом сделали.

Вот тут я вспомнил. Император Павел, взойдя на престол, многие реформы своей матери пустил под хвост пушистому зверю. В том числе приказал обратить многие уездные города, учрежденные Екатериной, в «первобытное состояние» – то есть в деревни и села.

– Купечеству-то какая разница – город это или село? – спросил я.

Наверное, историку положено знать такие тонкости, но я не помнил. Я нынче не вспомню, чем купец третьей гильдии от купца первой отличается. Не интересовался.

– Очень даже большая разница, – всплеснул руками архивариус. – Ежели это город, купечеству местному, которое в третью гильдию записалось, по всей губернии торговать можно.

– И кой хрен разница? – пожал я плечами. – Купцу-то не все равно? Сидишь в селе и торгуешь.

– Если ты купец третьей гильдии, то обязан в городе жить, – наставительно сообщил Михаил Артемович. – Но коли город в село обратили, так должен ты теперь мещанином стать или крестьянином. И торговать тебе уже можно лишь в самом селе. Хочешь в купцах остаться – в другой город надо переезжать. Кому захочется уезжать? И куда? В Устюжне или в Белозерске своих купцов хватает, да и расходов много. И не сидят купцы в городе, ездят, зерно, шерсть со льном да все прочее закупают. Опять-таки – Шексна у нас тут, вся торговля на реке держится. Если уезжать, сплошное разорение.

– Так если говоришь, – перешел я на «ты», – что закрывали Череповец, то купцам уезжать пришлось?

– Не, тут все хитрее, – покачал головой архивариус. – Сумело наше купечество убедить господина губернатора, через него и государя, что город Череповец останется как посад. – Видя мои непонимающие глаза, Михаил Артемович пояснил: – Посад – это тоже город, но у него уезда своего нет. И власти в городе нет – ни городничего, ни полиции, ничего. Но коли посад – город, то и купечеству не возбраняется там жить. А наши купцы постановили – на свои средства станут городничего содержать, собор Воскресенский, да еще и все подати положенные платить. До восемьсот второго года сами все и платили, пока государь император Александр Павлович не повелел Череповец опять уездным городом сделать.

– Молодцы, – искренне похвалил я купечество. – Как время выберу, обязательно к вам зайду и со всеми документами ознакомлюсь. Авось мы с вами даже книжку напишем по истории города.

– Вот еще папочки стоят, – снова ринулся канцелярист к полкам. – Вот тутотка – о Череповецком ополчении. Тысяча человек в двенадцатом году в ополчение ушло из уезда, живыми вернулось всего шестьсот. Или о том, как к нам Александр Павлович приезжал. Он, как раз через наш город в Таганрог ехал, там и умер. Вам не интересно посмотреть?

Мне было жуть как интересно. Всегда интересовался историей провинциальных городков. Не зря говорят, что работа историка чем-то похожа на работу следователя. Но сейчас передо мной стояла другая задача.

– Нет, дражайший Михаил Артемович, историческими штудиями станем заниматься в другой раз, – решительно пресек я ретивого краеведа. – Мне бы сейчас поискать какую-то бумажку, документ, где фигурирует Антип Двойнишников. Его жалобу или, напротив, на него кто-то жалуется. Вполне возможно, что было это давно.

Михаил Артемович смотрел на меня со скепсисом, и я его прекрасно понимаю. Сказал бы кто, что разгадка таинственного убийства таится где-то глубоко и далеко в прошлом, решил бы, что человек либо Агаты Кристи начитался, либо слишком часто пересматривает аглицкий сериал «Чисто английские убийства». Но у авторов детективов всегда находятся либо свидетели, либо какие-то документы. У нас люди так долго не живут, а документы имеют свойство исчезать. Да и вообще – нелепо думать, что кто-то соберется мстить через двадцать лет. За это время желание мстить отомрет само собой.

– Так, ваше благородие, поискать-то можно, – почесал затылок канцелярист. Опять указал на свои бумажные сокровища, сказал: – Тут ведь бумаг-то много. Каждую перебирать, на это месяц уйдет, а то и больше.

– Месяц? – удивился я.

– Месяц, если не два.

Цепким взглядом историка, перелопатившего не один десяток килограмм «единиц хранения», я хмыкнул:

– Согласен, если все перетрясти, – работы на месяц. Но если с учетом, что мне не нужен восемнадцатый век да и в девятнадцатом можно смело выкидывать первую четверть, документов останется всего ничего.

– Ваше благородие, если бы при дневном свете – так завсегда пожалуйста. Но тут, вишь, света маловато. Окошко-то маленькое. Чулан здесь был, а в чулане кто окно станет широкое прорубать? Часиков с девяти до трех – посмотрю, а дальше что? Городская дума мне жалованье отпускает – семь рублей в месяц, а на олеин денежек не дает. На свечки отпускают рубль, а за рубль много ли свечечек-то купишь? Свеча – три копеечки штука, если восковая. Сальная – та дешевле будет, но от нее копоти много, бумагам это вредно. В сумерках, особенно зимой, по три свечи уходит.

Сетуя на жадную администрацию города, Михаил Артемович почесал затылок, потом принялся расчесывать подбородок. Ишь, ведь врет, собака такая. И глазенки хитрющие. А олеин что такое? Кажется, пальмовое масло. Разве оно уже было?

– Так за чем дело стало? – улыбнулся я, делая вид, что не понимаю.

– Я же и говорю – маслица олеинового надо купить. Или свечечек бы не худо. И не сальных, а восковых.

Значит, из меня таким витиеватым способом выжимают взятку? Не совсем взятку, мзду. И ведь знает, скотина, что я судебный чиновник и сын вице-губернатора. Рыкнуть на него, что ли? Допустим, нарычу, так что толку? Будет он свои архивы месяц, если не два перебирать, потом скажет – ничего, мол, не отыскал. Плавали, знаем.

– А если я вам сам свечек куплю? – поинтересовался я. – Сколько нужно? Десять? Пятьдесят?

– Не, ваше благородие, лучше не стоит. Купить-то вы купите, а если не тех?

– Гранаты у него не той системы, – со вздохом сказал я.

– Не понял-с? Что за гранаты?

– Это я так, к слову, – хмыкнул я. Мысленно вздохнув, спросил: – Рублика хватит на свечки?

– Ой, ваше благородие, предостаточно! – расцвет канцелярист-архивариус.

– Вот, Михаил Артемович, тебе рубль, – припечатал я к столу архивариуса бумажку. – Если ты мне отыщешь хоть какую-то зацепочку да хоть упоминание о Двойнишникове – случай какой странный, непонятки, – то выложу я тебе еще рубль. Нет, даже полтора. Договорись?

– Ваше высокородие, я со всей душой, – окончательно расцвел архивариус, повысив меня в чине аж до 5 класса. – Вот вечерочком свечек куплю, с завтрашнего дня и засяду. Что-то такое вертится, но не помню. Искать надобно. И как найду – сразу же сам к вам и прибегу.

Глава шестнадцатая

Французский роман

Сегодня со службы пришел позже обычного. Городовые поймали на базаре воришку, отбили его от мужиков, пожелавших намять тому бока, и доставили в арестантскую. Если бы не полиция, в горячке и убить могли. Говорят, бывали прецеденты. А мне, соответственно, пришлось снимать показания с потерпевших, их двое, а потом и допрашивать самого злоумышленника – парня лет двадцати пяти с синяком под глазом.

Можно бы все это дело назавтра отложить, посидел бы воришка в камере, никуда не делся, но я уж решил все сделать, как здесь говорят «за один скрип». Да и спешить мне в общем-то некуда. Буду опять сидеть дома, перелистывать старые книги, изучать родословную дома Романовых, чтобы не перепутать великого князя с простым князем. Тоска. А тут появилась возможность показать свое трудолюбие. Никто не оценит, но это я как-нибудь переживу.