Господин следователь - Шалашов Евгений Васильевич

– Значит – случайность? – решил уточнить я.

– Наверняка, – авторитетно подтвердил доктор. – Случайность, сударь вы мой, она завсегда таится – везде и всюду. Вон как сейчас помню, два года назад мальчишки-реалисты решили ворон погонять – много их у училища развелось. Сделали лук, наподобие индейского, а один другому стрелой в глаз и попал. И что? Глаз-то вытек, и окривел паренек на один глаз. А обидчик ревет – мол, не хотел я в него стрелять, выше головы метил.

– Так то – мальчишки, – неуверенно сказал я.

– А что, у взрослых так не бывает? – хохотнул доктор. – Вон в шестьдесят четвертом году, я тогда полковым врачом служил, стояли мы на Валдае. Тамошний почтмейстер – смазливый, надо сказать, стервец, жену полкового командира осчастливил. Не знаю, на что и позарился-то. В возрасте уже, ни кожи ни рожи, да и раньше кто только ее не осчастливливал. Правда, там, в основном, молодые офицерики были, до баб жадные. А тут полковник свою супругу прямо с почтмейстером застал. Тумаков наглецу навешал, да из окна выкинул. Тому бы утереться да помалкивать. Так нет, он скандал потом закатил в дворянском собрании, пощечину полковнику дал и на дуэль вызвал. Если бы у командира оружие при себе было – пришиб бы мерзавца, да и все. Не хотел наш полковник со штатским драться, да и не дело, чтобы полковые командиры на дуэлях стрелялись, да еще и со штатским, но тут пришлось. Нашли где-то дуэльные пистолеты – им уж сто лет в обед, – с двадцати шагов бились. Полковник-то то ли промазал, то ли вообще в белый свет стрелял, а почтмейстер, скотина такая, прямо в лоб пулю засадил. Кричал, мол, не хотел убивать! Вот подумайте-ка, у полковника тридцать с лишним лет службы. Крест Святого Владимира, медали. Он и Польшу прошел, и на Кавказе сражался, и в Крыму был. А тут – пуля от какого-то мальчишки смазливого! Тот ведь и стрелять не умел.

– Так, может, почтмейстер просто прикидывался? – предположил я. – Научился стрелять, а потом врал, что не умеет.

– Куда там, – отмахнулся Федышенский. – Чтобы из тех пистолетов стрелять – навык нужен и тренировка. Но и умелец с двадцати шагов пулю в лоб не засадит. Да и почтмейстер – совсем не герой. Его бы на каторгу следовало отправить, но он с перепугу с ума сошел. Два года в тюремном замке продержали, потом в психиатрическую лечебницу перевели. И секундантов разжаловали. Хорошо, что не я в этот день на дуэль ходил, а мой помощник, иначе бы без чина остался. Умные люди потом говорили: надо было полковнику этого ловеласа не бить, а попросту застрелить. Ну посидел бы пару месяцев под арестом, потом бы оправдали – мол, пребывал в сильном душевном расстройстве. Из армии бы пришлось уйти, но ушел бы и с мундиром, и с пенсией, ведь ему все равно уходить в отставку. Но все умники задним умом крепки.

Отставной статский советник собрался уходить, а я вспомнил о подарке батюшки и его совете – проконсультироваться со сведущим человеком. Я-то собирался с приставом проконсультироваться, но доктор тоже сойдет. И мне не придется таскать при себе железяку. Вес – не ахти, но карман оттянет.

– Михаил Терентьевич, вы ведь в оружии разбираетесь? – поинтересовался я, а когда тот кивнул, вытащил из стола револьвер и положил на стол.

– О, знакомая штука. У нас его воблой звали. А иной раз – бульдогом.

Так это и есть «бульдог»? Излюбленное оружие террористов? Не знал. Точнее – знал, но в руках не держал и в глаза не видел.

– Мне тут подарок прислали, не поможете разобраться?

– Так тут и разбираться не нужно. «Бульдог» – штука простая до изжоги.

Наверное, я бы и сам разобрался, но пусть толковый человек поможет.

Федышинский, умело орудуя толстенькими пальцами, показал, как снаряжать барабан, как извлекать стреляную гильзу с помощью шомпола.

В барабан заряжалось только пять патронов, а я думал, что во всех револьверах их семь. Ладно, буду знать. Под руководством Федышинского и я потренировался заряжать и разряжать револьвер.

– Ну вот и все, – вскинул отставной военврач револьвер, прицелившись в стену. – В парк сходите, потренируйтесь. Только подальше куда-нибудь, а лучше за город, чтобы реалисты или «александровцы» не увидали, да за вами не увязались. Любопытные, спасу нет! Из-за любопытства своего могут под пулю сунуться. Но с пяти шагов вы и без тренировки попадете, а больше с вашей-то профессией и не нужно.

Здесь я согласен. Вряд ли мне придется вступать в перестрелку с гангстерами. И в засаду на конокрадов не собираюсь идти. Наслышан про них, но этим пусть мои коллеги из сел занимаются. Я вообще не собирался таскать при себе револьвер. К чему это? И кобуру батюшка не прислал, а таскать в кармане несолидно. Запру в столе, пусть лежит. Вряд ли он мне понадобится, но как говорят – пусть будет.

Михаил Терентьевич поинтересовался сурово:

– Помните, что без нужды оружие на человека нельзя нацеливать?

– Помню. Говорят, что один раз в год и палка стреляет.

– Вот-вот, – кивнул доктор. – Но вы, как я слышал, с поленом хорошо управляетесь. Так что, если опасность какая, – так вы поленом. Но на человека полено не нацеливайте, вдруг стрельнет.

Я только головой покрутил. Кажется, это полено – и не полено вообще-то, а чурочка – станет теперь преследовать меня всю жизнь. Или не всю жизнь, но очень долго.

Доктор закряхтел, вставая со стула. Направляясь к двери, сказал:

– Вот вы про случайность заговорили. А я нынче на вызов к Карандышеву ходил. Знаете такого? Нет? Ну и не надо. Так вот… Вроде и не пьет человек, а брякнулся, голову ушиб.

– Сильно ушиб? – заволновался я.

– Так ничего страшного, – отмахнулся Федышинский. – Легкое сотрясение мозга. Правда, он что-то недоговаривает, на подбородке-то у него синяк, словно кто-то в рыло приголубил. Пытать не стал, его дело, где ему в морду дали. Полежит с недельку, как синева под глазами сойдет, может и на службу идти.

Федышинский ушел, а я вздохнул с облегчением. Карандышев жив, сравнительно здоров, а самое главное – не дал на меня показаний, не написал на меня жалобы. Потом подумал, что я все-таки до сих пор живу старыми представлениями. Вот что бы сказал титулярный советник, если бы к нему явился с проверкой травмы городовой? Мол, ударил его господин Чернавский за то, что хотел подложить ему свою жену в обмен на протекцию? Да и не похоже, чтобы здесь полиция реагировала на травмы.

Но что мне делать с делом Двойнишникова? Тавтология, простите. Судя по всему, назревает глухарь. Стыдно. Но ухватиться не за что, как ни крути.

Глава пятнадцатая

Архивариус из городской управы

В Череповецкой городской управе, двухэтажном доме с каланчой, размещается несколько инстанций – и государственных, и общественных. На втором этаже заседает Городская дума, на первом – кабинет самого городского головы Ивана Андреевича Милютина, в левом крыле располагается уездный исправник – коллежский асессор Василий Яковлевич Абрютин, его помощник (в чине надворного советника!) и канцелярия. И все умещаются в двух кабинетах. Пристав и городовые, с которыми я чаще имею дело, нежели с их начальством, обитают в отдельном здании, которое именуют то участком, то околотком.

Да, забыл упомянуть, что добрую половину управы занимает городская библиотека. Особое здание для нее пока не отстроено – то денег нет, то подрядчик запил, то бревна, приготовленные для сруба и уже вывезенные из леса, вдруг взяли да и сгорели.

По убийству старика Двойнишникова не было никаких зацепок. Городовые, как доложил мне пристав, прошлись по всем соседям, когда те очухались после праздников. Как я и думал – никто ничего не слышал и не видел. Ни про знакомых, ни про родственников неизвестно.

Список похищенных вещей мало что дал. Допустим, у кого-то увидели бронзовый шандал или часы-ходики, фарфоровую солонку – что в этом такого? Вещи, конечно, ценные, но такими можно удивить разве что крестьянина. И примет никаких. Про старые сапоги или ложки я вообще молчу. Разумеется, пристав представил список в канцелярию, отправили запросы по уезду, но, надо полагать, становые приставы поступят с этими запросами, как со всеми прочими: наткнут на гвоздь, где они и станут висеть.