Господин следователь - Шалашов Евгений Васильевич

Лоханка под рукомойником почти заполнилась. Пожалуй, нужно на помойку вынести и вылить. Иначе-то совсем свинство.

Я ухватил посудину за деревянные ушки. Кажется, силы во мне достаточно, но опасался – не упасть бы, не выронить лоханку. И как это Наталья Никифоровна ее таскает, да еще и не один раз в день? И на вытянутых-то руках.

Вышел в сени, открыл дверь на улицу и столкнулся с хозяйкой.

Наталья Никифоровна – вся просветленная после храма, вытаращилась на меня.

– Да что вы такое творите-то, Иван Александрович! – возмущенно воскликнула женщина, пытаясь одновременно удержать в руке узелочек с какими-то покупками и отобрать у меня помойную лохань.

– Осторожно! – завопил я в ответ. – Сейчас все разольете к чертям свинячим.

– Да вы еще и чертыхаетесь?! – обалдела хозяйка, выпуская из рук деревянный край.

А я, что-то пробормотав в ответ, пошел выливать помои.

Когда я вернулся и аккуратно поставил пустую посудину на табурет под рукомойником, хозяйка свирепо уставилась на меня.

– Иван Александрович, чтобы больше такого не было!

– Чего такового-то? – не сразу осознал я, что же такое натворил. – Если за чертыхание, то приношу свои извинения. Чертей и на самом деле не стоит поминать, даже если они свинячьи.

Ждал, что хозяйка сейчас начнет говорить, мол, православный человек не должен поминать всуе нечистую силу, чтобы не привлекать к себе ее внимание. Но нет.

– Да и пес с ними, с чертями-то, – махнула рукой хозяйка. – Я про лоханку вам говорю – не смейте ее больше трогать!

Я оторопело посмотрел на хозяйку, потом перевел взгляд на лохань.

– А что с ней случилось? Все в целости и сохранности. Чего вы войну-то из-за помойного ведра разводите?

– Иван Александрович, как вы не понимаете-то? Я хозяйка, которая квартиру сдает, а вы квартирант.

– И что такого? – продолжал я недоумевать. – Вынес, не переломился.

– Нет, ну как вы не понимаете… – вздохнула Наталья Никифоровна. – Ладно, у меня тут забор высокий, а коли соседи увидят, что потом скажут? Дескать – постояльцев своих заставляю помойные ведра выносить? Ладно, если бы вы мальчишка были, который в Александровском училище учится, но вы же государственный чиновник.

В общем это опять из какой-то непонятной для меня категории, в которой прописаны социальные статусы и роли. С другой стороны, не шибко я рвусь выносить помойные ведра, поэтому ответил так:

– Виноват. Исправлюсь. Больше такого не повторится.

Мир, кажется, был восстановлен, и хозяйка принялась кормить меня завтраком. Боже ты мой, никогда не думал, что перловая каша может быть вкусной! Мне довелось есть перловку в армии, думал – возненавижу. Ан нет. Если перловая крупа потомилась в русской печке, сдобрена сливочным маслом (тут отчего-то говорят – коровье масло), так за уши от тарелки не оттащить.

Выпив ароматного чаю, на сей раз безо всяких добавок, подумал: может, ну нафиг и карьеру, и социальные роли? Жениться мне на моей хозяйке, что ли? Коли доведется жениться, то с этой квартиры придется съехать. А где я такую повариху найду? Разница в возрасте – ну всякое бывает.

Но все-таки прямо сейчас делать предложение я не стал. Поблагодарив Наталью Никифоровну – она до сих пор не может привыкнуть к моим благодарностям, – пошел в кабинет трудиться. Просмотрю свои акты, протоколы допросов. И есть еще самое трудное дело – напишу письмо матушке.

Когда уходил, Наталья Никифоровна сказала вслед:

– Сегодня на службе жену Карандышева встретила. Мы с ней здоровались раньше. Я подошла, спросить хотела – как там супруг, а она морду в сторону отворотила, словно и не знакомы.

– А вы сильно расстроились? – усмехнулся я.

– Сильно, не сильно, но все равно, неприятно, – поморщилась хозяйка. – Я-то ее раньше за приличную женщину считала, а она вон как. Так ну ее, как вы сказали, – к чертям свинячим. Ох, прости господи.

Ну вот, научил свою хозяйку плохому.

Письма – это вообще нечто. Написал я письмо матушке в таком духе: «У меня все хорошо, служба идет нормально, я здоров – чего и вам желаю, – погода стоит дождливая, привет батюшке», и сразу же получил длинную отповедь аж на две страницы. Мою любезную матушку интересовало все. Как меня кормят? Не забываю ли я молиться по утрам и ходить в церковь? Что я читаю? Появились ли у меня друзья в городе? Если появились, то кто такие, чем занимаются? Ношу ли я теплые кальсоны и не забываю ли надевать галоши (да, именно так), не калоши.

Не нужно ли мне что-нибудь прислать? Если со здоровьем какие проблемы, а в череповецких аптеках искомого лекарства нет, чтобы написал, она все отыщет.

И даже – не завел ли я себе какую-нибудь девушку? Но чтобы имел в виду: если у меня серьезные намерения, вначале посоветовался с родителями. И если девушка появится, то необязательно, чтобы она была богатая и родовитая. Богатства и знатности у меня на двоих хватит. Но чтобы родители девушки были солидными, пусть и без большого дохода.

Как великие и выдающиеся люди умудрялись писать по несколько писем в день, да еще несколько страниц? Кое-кто даже черновики составлял. Видимо, для того, чтобы исследователи их биографий могли вставлять письма в полные собрания сочинений.

Письма чиновника из уездного города Ч. собственной матушке в губернский город Н. вряд ли заинтересуют историков и исследователей, но я терпеливо писал, дескать, галоши ношу, теплое белье по причине хорошей погоды не надеваю. Дождь у нас шел третьего дня, нынче все распогодилось. Друзей пока у меня не появилось, времени от приезда прошло мало, кое с кем поддерживаю приятельские отношения. Можно сказать, что я приятельствую с приставом? С натяжкой. Напишу, чтобы не огорчать матушку.

Квартирная хозяйка меня кормит очень хорошо, все вкусно, опасаюсь, что растолстею и не стану влезать в мундир. Молиться не забываю, в церковь хожу так часто, как позволяет мне служба.

А что про чтение книг? Кого хоть нынче читают-то? Писать про Пушкина и Лермонтова – банально, писателей, что нынче популярны или модны, я просто не знаю. Надо будет в библиотеку сходить.

Напишу так: читаю много, но не художественную литературу. То есть – не беллетристику. Из-за службы приходится уделять время законодательным актам да всяким инструкциям. Как только освоюсь, появится время на новые книги, а пока читаю в московских газетах юмористические рассказы Чехова.

Присылать мне из Новгорода ничего не нужно. Все у меня есть. Вот разве что кофе здесь трудно купить, так у меня все равно нет ни кофемолки, ни кофеварки. Да и варить мне кофе не на чем. Спиртовку бы какую сообразить, только в здешних лавках таких не видел.

Написал и испугался. Матушка решит, что я прошу кофе, и пришлет с какой-нибудь оказией или по почте все то, что я упомянул. Зачеркнуть аккуратно или лучше переписать набело?

И что-то еще меня смутило в моем письме. Что именно? Ах, да – Чехов. Не уверен, что Антон Павлович уже приступил к творческому труду. Если и да, то он еще не настолько известен широкой публике. И про то, что пока не обзавелся девушкой, тоже не написал. И про здоровье не забыл.

С тоской посмотрел на три страницы своего текста, начал вносить правку. Потом вздохнул, взял чистый лист бумаги. Нет, лучше переписать. Слишком много правок – неуважение к матери.

Глава четырнадцатая

Посылка от батюшки

Явившись на службу, хотел отправиться к председателю суда, поинтересоваться – не положен ли мне отгул. Худо-бедно, один из своих законных выходных потратил на служебные обязанности. А если по интенсивности, то мог бы рассчитывать и на два. Но к чему мне отгулы? Уверен, что и слова-то такого нет. Чем я стану заниматься, сидючи дома? Пытаться читать книжки, лежавшие на книжной полке покойного коллежского асессора? Так там ничего интересного. Учебники – покойный служил по ведомству министерства образования – да русская классика первой половины девятнадцатого века. Но Пушкина, Лермонтова с Гоголем, я читал еще будучи школьником и перечитывать не было никакого желания. Так что – лучше на службу и заниматься чем-нибудь соответствующим должности. Например – искать убийцу старика. Правда, не знаю, за что хвататься.