Нил Гейман - Сыновья Ананси
Те, кому доводилось однажды проехаться в лифте с Бинки Баттервортом, в дальнейшем предпочитали лестницы.
Грэм Коутс, больше двадцати лет назад выкупивший остатки агентства Баттерворта у его внучки, содержал лифт в исправности, считая его исторической ценностью.
Рози сложила внутреннюю дверь лифта «гармошкой», закрыла внешнюю дверь и оказалась в приемной, где сообщила секретарше, что хочет видеть Чарльза Нанси. Она присела под фотографиями Грэма Коутса с людьми, интересы которых он представлял, – ей удалось узнать комика Морриса Ливингстона, некогда популярные бойз-бэнды и целый выводок спортивных звезд, которые с возрастом превращались в «известных деятелей» – того сорта, что берут от жизни все, вплоть до новой печени.
В приемную вышел человек, не слишком похожий на Толстяка Чарли. Он был смуглее и улыбался так, словно все его забавляло – столь же сильно, сколь и опасно.
– Я Толстяк Чарли Нанси, – сказал он.
Рози подошла к Толстяку Чарли и чмокнула его в щеку.
– Я вас знаю? – спросил он, и это было странно, а затем сказал: – Конечно, знаю. Вы – Рози. И с каждым днем все хорошеете, – и вернул ей поцелуй, коснувшись ее губ своими. И хотя их губы лишь слегка задели друг друга, сердце Рози забилось, как сердце Бинки Баттерворта после особенно тряской поездки в лифте с прижатой к стенке хористкой.
– Обед, – пискнула Рози. – Проходит. Подумала, мы могли бы. Поговорить.
– Точно, – сказал тот, которого Рози теперь принимала за Толстяка Чарли. – Обед.
И нежно ее приобнял.
– И где бы ты хотела пообедать?
– Ой, – ответила она, – просто. Где хочешь.
Все дело в запахе, подумала она. Почему никогда прежде она не замечала, как сильно ей нравится его запах?
– Что-нибудь найдем, – сказал он. – Спустимся по лестнице?
– Если тебе без разницы, – ответила она, – я бы предпочла лифт.
Она вернула на место дверь «гармошкой», и они, медленно трясясь, поехали вниз, прижатые друг к другу.
Рози не помнила, когда была так счастлива в последний раз.
Едва они вышли на улицу, как телефон Рози пропищал, извещая о пропущенном звонке. Она не обратила на это внимания.
Они вошли в первый ресторан, который попался им на пути. Еще в прошлом месяце тут был суши-ресторан в стиле хай-тек, где на ленте транспортера, идущей по периметру зала, стояли тарелочки с крохотными кусочками сырой рыбы (цена определялась по цвету тарелки). Но японский ресторан разорился и незамедлительно, как принято среди лондонских ресторанов, превратился в венгерский, сохранивший транспортер в качестве высокотехнологичной добавки к миру венгерской кухни, и теперь через зал величаво проплывали быстро остывающие тарелки с гуляшом, а также клецки в паприке и горшочки со сметаной.
Рози подумала, что популярность ресторану не грозит.
– Где ты был вчера вечером? – спросила она.
– Да так, – сказал он, – виделся с братом.
– Ты же единственный ребенок, – сказала она.
– Нет. Выяснилось, что я – половинка парного набора.
– Серьезно? И это все, что отец оставил тебе в наследство?
– Милая, – сказал тот, которого она принимала за Толстяка Чарли, – ты и половины не знаешь.
– Ну, – сказала она, – надеюсь, он придет на свадьбу.
– Уверен, он не пропустит свадьбу ни за что на свете. – Он накрыл ее руку своей, и она чуть не выронила ложку с гуляшом. – Чем занимаешься после обеда?
– Да ничем особенно. В офисе жизнь практически замерла. Надо бы сделать пару звонков для сбора средств, но это может подождать. Но если. Гм. Ты, или как. А что?
– Сегодня такой прекрасный день. Не хочешь прогуляться?
– Это, – сказала Рози, – было бы просто чудесно.
Они спустились к набережной Виктории, и пошли вдоль северного берега Темзы, медленно, рука в руке, ни о чем особенно не говоря.
– А как же твоя работа? – спросила Рози, когда они остановились купить мороженое.
– А, – сказал он, – да им все равно. Они, небось, и не заметят, что меня нет.
* * *Толстяк Чарли взбежал по ступенькам в агентство Грэма Коутса. Он всегда поднимался по лестнице. Начать с того, что это полезно для здоровья. И потом, не нужно беспокоиться о том, что в лифт втиснется кто-то еще и станет невозможно притворяться, будто они друг друга не замечают.
Он прошел в приемную, немного запыхавшись.
– Рози заходила, Энни?
– Ты что, ее потерял? – спросила секретарша.
Он прошел в кабинет. Стол был странно чист. От кипы неразобранной входящей корреспонденции не осталось и следа. Только желтый стикер на мониторе: «Зайди. ГК».
Он постучал в дверь кабинета Грэма Коутса. На этот раз ему ответили.
– Да! – произнес знакомый голос.
– Это я, – сказал он.
– Да, – сказал Грэм Коутс. – Входи же, мастер Нанси. Тащи кресло. Я крепко поразмыслил над нашей утренней беседой. И кажется мне, я тебя недооценил. Ведь ты работаешь здесь… Как долго?
– Почти два года.
– Работаешь давно и упорно. И теперь, после печальной кончины твоего отца…
– По-настоящему-то я его не знал.
– А. Дружище Нанси. Учитывая, что сейчас у нас мертвый сезон, как ты посмотришь на предложение о двухнедельном отпуске? Оплачиваемом, разумеется.
– Оплачиваемом?
– Ну конечно, хотя я понимаю, что ты имеешь в виду. Деньги на расходы. Уверен, немного денег на расходы не помешает, не так ли?
Толстяку Чарли показалось, что это недоразумение.
– Меня увольняют?
Грэм Коутс рассмеялся, как ласка, у которой в горле застряла острая кость.
– Безуславно нет. Совсем наоборот. На самом деле, я полагаю, – сказал он, – что отныне мы достигли полного взаимопонимания. Твоя должность цела и невредима. Все надежно, как в банке. До тех самых пор, пока ты остаешься образцом осмотрительности и благоразумия.
– А в банке надежно? – переспросил Толстяк Чарли.
– Чрезвычайно надежно.
– Я просто, знаете ли, где-то читал, что большинство мошенничеств совершается в банках.
– Следовательно, – сказал Грэм Коутс, – я думаю, для тебя жизненно важно как можно скорее проверить состояние твоего банковского счета. – Он протянул Толстяку Чарли прямоугольный листок. – Вот, небольшая благодарность за преданную службу в агентстве Грэма Коутса. – И добавил то, что всегда говорил, передавая сотрудникам деньги: – Не трать все сразу.
Толстяк Чарли посмотрел на листок. Это был чек.
– Две тысячи фунтов. Господи. В смысле, хорошо.
Грэм Коутс улыбнулся Толстяку Чарли. Если улыбка и была победной, Толстяк Чарли был слишком озадачен, слишком потрясен, слишком ошеломлен, чтобы это заметить.
– Добрый путь, – сказал Грэм Коутс.
Толстяк Чарли направился в свой кабинет.
