Господин следователь - Шалашов Евгений Васильевич

Поэтому я не поленился вызвать на допрос неверную жену кузнеца – маленькую женщину, чем-то напоминавшую мышь. Она долго стеснялась, но призналась-таки, что с приказчиком у нее была любовная связь. Но всего один раз. Наверное, врала, но выбивать показания – не мое дело. Главное – удостоверен сам факт прелюбодеяния. Мотив, скажем так.

И еще – а это тоже была моя инициатива – вызвал на допрос трактирщика, и тот подтвердил, что накануне убийства Шадрунов на самом деле пил с Тимохой.

Еще одним изобличающим фактом стало сопротивление кузнеца при аресте. Вот здесь, кстати, в нашем мире я должен был вменить кузнецу еще одну статью УК, которую он нарушил. Не то сопротивление, не то неповиновение. А в этом мире ничего не требуется. Это уже сам судья решает. А следователь не имеет права указывать – по какой статье следует привлечь преступника, не его это дело.

И вот я сижу в кабинете помощника прокурора, которому должен сдать это дело для надзора и для дальнейшей передачи его в суд.

Титулярный советник Виноградов – мужчина лет сорока, с изрядной лысиной и маленькими злыми глазами, в поношенном вицмундире, полистал материалы, почитал, а потом посмотрел на меня.

– Нет, господин коллежский секретарь, я решительно отказываюсь принимать это дело, – сказал Виноградов, брезгливо отодвигая тоненькую папочку от себя.

– А что не так? – удивился я. – Вы нашли нарушение законности с моей стороны или в деле мало материалов, изобличающих преступника?

Я слышал себя словно со стороны. Вон как заговорил! «Нашли нарушения законности», «изобличение». А что делать? Пусть я еще не так много времени провел в новом для себя мире, но от окружения никуда не деться. И говорить станешь так, как говорят все вокруг. Наверняка скоро начну говорить вместо буквы «ч» букву «ц», как принято в Новгородской губернии. Изучал, помню, про «новгородские говоры». Первое время слух царапало, а теперь ничего, привык.

Я еще из школьного курса обществознания помнил, что мне не следовало называть Шадрунова преступником, пока нет решения суда, но в этом мире таких строгостей нет. Да и разговор у нас частный.

– Материалов достаточно, даже сверх того, что требовалось для суда, дело в другом…

– И в чем же?

– В ваших бумагах огромное количество орфографических ошибок, – покачал головой помощник прокурора.

Про свои ошибки я догадывался. А что поделать? Я уж и так половину времени проводил, сверяясь с орфографическим словарем. Но разве упомнишь все?

– Неужели так много? – деланно изумился я. Ну да, я старался, сверялся, но наверняка все-таки допустил ошибки. Как же без этого?

– Ну вот, господин коллежский секретарь, – торжествующе ткнул перстом титулярный советник в дело, опять подтянул его к себе, быстро отыскал нужную страницу. – Вот, – повторил он. – Вы здесь допрашиваете супругу подозреваемого Веру Иванову Шадрунову, в девичестве Санину. Так?

– И что с ней не так? – озабоченно поинтересовался я. Уж тут-то какие ошибки я мог допустить? – Женщина допрошена, ей доведено, что в суде она станет давать показания под присягой. А то, что эта Вера Иванова неграмотна, здесь не моя вина. Крестик она поставила.

– Вы пишете ее имя через е, а следует писать через ять.

Вон оно как… Я уже знал, что слово вера (имеется в виду вера в бога) пишется через ять. Значит, и в имени следовало писать не Вера, а Вѣра. Ну теперь буду знать. Еще следовало писать через ять слова бѣлый и блѣдный, лѣсъ и лѣший. И даже нѣмец положено писать через ять, да еще и с ером на конце.

– И что вы предлагаете? – поинтересовался я.

– Что я предлагаю? – усмехнулся Виноградов. – Я предлагаю вам уйти со службы и отправиться учиться в гимназию. Думаю, для вашего папеньки не составит труда устроить вас в первый класс. А еще лучше – в подготовительный.

Самое обидное, что титулярный советник был прав. Не дело, если государственный служащий, чиновник, пусть и не самого высокого ранга, допускает орфографические ошибки. Возможно, если бы Виноградов высказал мне замечания в какой-то иной форме, то я бы просто утерся и ушел исправлять ошибки. Правда, не знаю, как бы я это сделал. Я уже думал над этим. В штате окружного суда имеются два канцеляриста, которые переписывают служебные бумаги. Но протокол осмотра места происшествия, допросы должны быть написаны самим следователем. Можно, конечно же, отыскать какого-нибудь грамотея, за скромную плату отдать ему мои документы, чтобы тот исправил ошибки, а потом все взять и переписать, но здесь имелся один нюанс. Мои документы, хотя и не содержали в себе никаких секретов, но все равно относились к разряду служебных и давать их читать посторонним людям нельзя.

Циркуляров, обязывающих судебных следователей писать без грамматических ошибок, тоже не было. Видел я бумаги своего предшественника, так у него немногим лучше, чем у меня. В деле о краже коровы он написал «карова».

Меня взбесило упоминание папеньки, но я сдержался.

– А ведь вы правы, господин титулярный советник, – улыбнулся я. – Придется мне взять это дело и отправить специальным курьером в Санкт-Петербург, в судебную палату. Я даже оплачу расходы из собственного кармана. Авось там не станут придираться к моим ошибкам. Совершено убийство, в тюремном замке сидит злоумышленник, которого подозревают в убийстве. И папеньке я сегодня же отпишу – мол, титулярный советник, помощник Череповецкого окружного прокурора Виноградов настоятельно рекомендует вам, как вице-губернатору, похлопотать перед министром юстиции о лишении меня классного чина и отправить на учебу в гимназию.

Я протянул руку за уголовным делом, но Виноградов меня опередил. Ухватив папку, прижал ее рукой.

– Вы, господин коллежский секретарь, службу не с того начинаете, – прошипел он.

– Почему не с того? – вновь улыбнулся я. – Мне кажется, что все делаю правильно. Вы, как более опытный человек, высказали мне свои претензии, дали менее опытному коллеге наставление, как все исправить. Я принял ваши замечания к сведению. Более того – могу вам сказать за это огромное спасибо. Что ж, впредь я стану проводить работу над ошибками. Я даже восхищен вашей храбростью. Не сомневаюсь, что и мой батюшка оценит ваши слова и скажет вам спасибо. Не каждый титулярный советник осмелится давать наставления генералу.

Титулярный советник спал с лица. Не знаю, чего он хотел, начав придираться к моим документам? Себя потешить? Поиграть в небольшого начальника? Прокурор не является начальством для следователя, но испортить ему жизнь может. И в то же время вице-губернатор Новгородский не является начальством для помощника прокурора, потому что Череповецкий окружной суд подчиняется Петербургу. А вот испортить Виноградову жизнь сумеет похлеще, нежели он мою.

Понимаю, что я использую запрещенный прием, упомянув своего отца. А что делать? И не я это начал. А вот раздувать скандал не в моих интересах. В моих – сделать еще одну зарубку в памяти и форсированно изучать нынешнюю грамматику.

– Знали бы вы, господин титулярный советник, как меня бесит, если меня начинают тыкать носом в имя отца, – вздохнул я. – С детства слышу: «Чернавский, ты думаешь, если ты сынок вице-губернатора, то тебе все можно?» Или – «Ай-ай-ай, как вам не стыдно! А еще сынок вице-губернатора! А что на это ваш папенька скажет?»

– Вы считаете, что, если бы к вам обращались: «Эй, попович», было бы легче? – огрызнулся Виноградов.

Стало быть, титулярный советник вышел из поповской среды. Ну да – его фамилия Виноградов, такие называют «семинарскими». И, скорее всего, заканчивал он даже не духовную семинарию – иначе ходил бы в свои годы в чинах повыше, – а что-то вроде приходского училища, не дающего прав на получение классного чина. И шел по карьерной лестнице из канцеляристов, с самых низов. Вот интересно, мой приятель пристав Ухтомский (который не князь) о своем продвижении по служебной лестнице говорит спокойно, претензий к вице-губернаторскому сыну не высказывает, а этот обижен.

– Если бы я был сыном священника, то за обращение «попович» сразу бил бы в морду, – сообщил я.