Анна Мистунина - Проклятый
Полоски на спине обожгли, как огнем, когда Тагрия влезала на дерево. Она сердито улыбнулась: отец страшно злился, но дело того стоило. Брат ревел и отказывался, но Тагрия уговорила его – и дюжину раз увернулась от летящего в спину ножа, пока не пришел отец и не выпорол обоих. Бетарана жалко, он не виноват. Но его бьют меньше: он младший, и виновата всегда Тагрия. Так, во всяком случае, считает отец. Но Тагрия не жалеет. У нее получилось, она чувствовала, когда брат кидает нож, а когда просто машет рукой, пугает.
Но сейчас ее разбудила не боль в спине, а голос Ветра, или не Ветра, или вообще ничего не было. Тагрия закрыла глаза. Потянув за шнурок, вытащила из-под рубашки колечко – оно всегда висело на груди. Когда-нибудь Тагрия сможет носить его на пальце. Если посмеет, ведь отец не раз уже пытался отобрать кольцо. Тагрия кричала так, что слышали даже соседи, царапалась, вырывалась и убегала к дедушке. С ним отец не спорит, только бурчит сердито себе под нос.
Обхватив пальцами зеленый камень-звездочку, Тагрия представила себя очень легкой – будто воздух или пушинка из птичьего крыла. Представила, что ветер несет ее, поднимает над верхушкой черемухи, над крышами домов. Представила, что парит в небе, как умеют птицы или грифоны. И, не открывая глаз, посмотрела вокруг.
У нее получалось с каждым разом все лучше и лучше. Темнота не мешала, ведь в закрытых глазах всегда темно. Тагрия оглядела пасмурное, без единой звездочки, небо. И грустно вздохнула. Никого, даже птицы не летают ночью над деревней. Одни тучи, лохматые, похожие на нечесаных овец, медленно бредут куда-то далеко – быть может, ищут хорошее пастбище или возвращаются с водопоя.
Тагрия открыла глаза. Погладив на прощание колечко, спрятала его под рубашку. Холодный воздух кусал за плечи, полоски на спине болели, но Тагрия не спешила возвращаться в постель. Уткнувшись лбом в бугристый серый ствол, она представляла, как где-то, далеко-далеко, похожий на солнце золотой грифон несет по небу человека в блестящей одежде мага.
Бурые с прозеленью скалы сомкнулись полукругом. Картина до странности напоминала открытый рот, где скалы были зубами, гнилыми и ломанными, а прерывавшая их полоска леса – высунутым в изнеможении языком. Замшелый утес с темной дырой пещеры мог сойти за гортань.
Черная грифоница, чьи перья отливали красным в последних солнечных лучах, раскинула крылья, спускаясь к лежащим у входа телам. Скрип когтей на камнях разрезал мертвенную тишину. Две женщины – посторонний мог бы принять их за сестер – переглянулись.
– Ты была права, – нарушила молчание Зита. – Они здесь.
– Но мы опоздали, – сказала Кати.
Камни захрустели под ее ногами, когда Сильная спешилась. Приблизившись, опустилась на колени подле человека и грифона – мертвого и не желавшего больше жить.
Сзади тихонько подошла Зита.
– Мы опоздали, – повторила Кати. – Он мертв.
– Ну и что? Ведь ты же здесь!
Даже не оборачиваясь, Кати знала, с каким безоглядным доверием смотрит девушка. С каким ожиданием чуда. Губы Сильной тронула грустная улыбка.
– Ты всего лишь умерла, моя девочка. С ним все хуже.
– Что может быть хуже вырванного сердца?!
– Вырванная душа.
– Что это значит, Кати?
– Это значит… – Кати с нежностью взяла холодную руку Кария. Сжала ее в своих, будто надеялась согреть. – Это значит, что ты почти победил, мой талантливый мальчик. Что Сильнейший испугался. И проклял тебя своей кровью, как если бы ты был сильней его.
Зита села рядом, переводя взгляд с печального лица Кати на Кария и обратно.
– Я не слышала о таком заклятии.
– Ты и не могла. Оно не применялось с древнейших времен, когда маги еще воевали меж собой. Задолго до падения Империи.
– И что теперь?
– Теперь? Амон никогда уже не будет так силен, как раньше. Вместе с кровью он отдал Силу – свою изначальную Силу, которую не восстановить. И долголетие.
– Он умрет?
Кати вздохнула.
– Не сразу. Он может протянуть еще долго, подпитывая себя кровью. Он все еще очень силен. Годы, может быть, десятилетия, прежде чем отданная вчера Сила убьет его.
– А Карий? Что с ним, Кати? Он даже не ранен!
– Его душа затерялась где-то… Я ее не чувствую. Даже в крови его не осталось Силы.
– И ничего нельзя сделать?
– Я попробую. Но не жди от меня чуда.
– Я верю в тебя, – прошептала девушка. – Развести огонь? Если… если у тебя получится, его надо будет согреть.
– Хорошая мысль.
Поднявшись, Зита направилась к куче оставленных кем-то дров. Толстые ветки и даже стволы, расщепленные и разломанные – можно было подумать, что над ними потрудился грифоний клюв. Перед входом в пещеру темнело пятно давнишнего костра.
Черная грифоница осторожно подошла к лежащему на боку Ветру. Легла рядом, опустив голову на его спину. Засвистела тихонько, словно мать над больным птенцом. Ветер не шелохнулся. Он дышал, но глаза его были закрыты, и внутренний взор магов ясно видел черную тень смерти над золотым телом. Кати со вздохом отвернулась.
Зажмурилась, собирая в комок Волю и Силу. Их понадобится больше, чем в давний день воскрешения Зиты. Больше, чем когда-либо за триста лет жизни Сильной Кати.
«Карий!» – позвала она.
Сжимая его руки, проникла магией внутрь, в холодное тело, в остывшую, потерявшую Силу кровь. Его холод передался Кати, когда ее Сила потекла в него. Еще, еще больше, не жалея, не оставляя себе. «Карий! Карий, услышь меня, вернись!»
Тишина. Ни отклика, ни движения. С тем же успехом можно было бы звать камень. Кати приказом запустила его сердце, оно лениво сжалось – раз, другой… Замерло снова. Упрямо сцепив зубы, чувствуя, как холодеют конечности, Сильная раз за разом оживляла его, разгоняла остывшую кровь, вливая Силу, и звала, звала… Пока неравный бой не погасил ее разум, заставив упасть без сознания на мертвое тело Кария.
– Кати! Кати, очнись, пожалуйста!
Руки девушки-мага обхватили Кати за плечи. Подняли, поднесли к губам серебряную флягу. Не с кровью – с чаем. Заставили глотнуть.
Бодрящая горечь привела Кати в чувство. Взяв флягу двумя руками, она благодарно кивнула девушке.
Стемнело. Разведенный Зитой костер трещал, прогоняя мрак.
– Я испугалась, – сказала Зита. – Испугалась, что ты тоже умрешь.
– Нет. Я просто не рассчитала Силу… Не смогла его дозваться.
– Не плачь, – прошептала Зита, потому что в глазах Сильной стояли слезы. – Не надо, Кати, пожалуйста! Ты не виновата!
– Я виновата. Виновата, что не остановила его, что допустила этот дурацкий поединок. Что не ушла с Совета. Если бы мы прилетели раньше… Но Сильнейший нарочно заставил Совет заседать почти до утра. Знал, что я полечу следом, – Кати яростно стиснула флягу с чаем. – Как я его ненавижу!
Зита ласково погладила ее по плечу.
– Теперь все изменится, ты ведь сама сказала, он ослабел. Кто-нибудь свергнет его. Может быть, даже ты.
Кати покачала головой.
– Нет. Он владеет нами, телами и душами. Он в совершенстве умеет подчинять. Никто из нас, Сильных, не решится всерьез спорить с ним.
– Даже сейчас?
– Сейчас – особенно. Теперь, когда мы увидели, на что он способен.
– Но Карий…
– Карий – сумел. Я не смогу.
– Я понимаю, – тихонько сказала Зита. Дотянувшись, погладила взлохмаченные волосы Кария. – Он был удивительный.
– Да.
– Когда он узнал, что ты его сестра… Он умирал, я это видела, но его чувства были такими яркими. Как будто он впервые тебя увидел, и ты сразу стала ему дороже всего на свете.
– У дикарей родственные связи много значат. Гораздо больше, чем у нас.
– Тогда зачем ты от него скрывала?
Кати долго смотрела в пляшущие огоньки костра. Треск сучьев, неровное гудение пламени странно контрастировали с холодной неподвижностью смерти.
– Потому что я ему не сестра, – ответила, наконец, Кати. – Амон был любовником моей матери много лет. Тогда он был всего лишь Сильным. Он хотел ребенка, и мама хотела. У нее был наложник, раб. Дикарь. Мама должна была отослать его, как только вернула себе способность к размножению. Но Амон чем-то ее обидел. И она взяла к себе в постель раба.
– И что? – прошептала Зита. Ее глаза были огромными, как две черные пропасти.
– Мама забеременела. Когда она убедилась, что ребенок не от Амона… Она убила раба. Боялась, что если он останется жив, кто-нибудь догадается или увидит в его памяти. И меня пустят на кровь.
– Значит, ты…
– Я не дочь Амону и не сестра Карию. Я, как и он, полукровка.
– И никто не знает? – спросила Зита чуть слышно.
Кати улыбнулась.
– Теперь знаешь ты.
– Я никому не скажу, Кати. Никогда!
– Я тебе верю, моя девочка. Хотя сейчас это не так уж важно, положение Сильной достаточно высоко, чтобы не бояться быть пущенной на кровь.
– Представляю, как ты боялась раньше!
