Анна Мистунина - Проклятый
– Так, – сказала Кати.
– Это было до твоего предательства, – отрезал Норн.
– А что изменилось теперь? Разве слово Сильнейшего так мало стоит, что его можно давать и отнимать в зависимости от обстоятельств?
– Изменилось то, что ты теперь преступник, – раздраженно вступила Тари. – Зачем мы тратим на него время, Сильные? Что с вами?
– Я преступник, если проиграю бой, – теперь Кар смотрел только на отца. В его глаза, где клубилась, затягивая и маня, багровая тьма. – Если нет… Ведь неважно, что они говорят, Сильнейший, верно? Неважно, каковы обычаи. Правишь ты, ты один, и ты решаешь все. Скажи, ты примешь мой вызов? Или, может быть, ты боишься?
– Надеешься разозлить меня, словно я дикарь? – негромко спросил отец. Голос его обжигал льдом. – Мне казалось, у тебя хватит ума сбежать подальше от моего гнева. Но ты еще глупей, чем я думал. Надеюсь, Сила из твоей крови хоть немного восполнит мне потраченное зря время.
Рядом раздался удивленный голос Диона:
– В таком случае, зачем мы здесь?
– Вы здесь по моей просьбе, – сказала Кати. – Я выслушала Амона-младшего и сочла его требование законным. Наши обычаи…
– По нашим обычаям он вообще не должен жить! – резко возразил ей Норн.
– Но мы сами приняли его, это было общим решением.
– Я согласен, Сильная Кати, – неожиданно поддержал Дион. – Совет Сильных признал его полноправным магом. Отказать ему теперь – значит пойти против обычаев нашей Империи, а они…
– Единственное, что делает нас остатком Империи, а не жалкой кучкой одичавших побежденных, – ледяным голосом заключила Кати. – Не ты ли учил меня этому, Сильнейший?
– Все цепляешься за старую обиду? – спросил ее отец. – На что ты рассчитываешь?
– Я только напоминаю тебе обычаи, Амон Сильнейший.
– Итак, мнение Совета? – спросил отец.
– Выпустить ему кровь и вернуться к работе, – сказала Тари.
– Согласен, – кивнул Норн.
Дион, за ним Лэйн хмуро покачали головами.
– Деритесь, – сказал Лэйн. – Кати права насчет обычаев.
Остальные кивками подтвердили согласие.
Кар с трудом не выдал удивления и медленно расцветавшей радости. Пятеро членов Совета поддержали его. Пятеро. Даже Лэйн. Почему?
– У него в любом случае нет шансов, – пояснил Дион. – Так зачем нарушать обычаи, Сильнейший?
Обычаи. Всего лишь. Древние законы народа, которому законы не нужны. Кар позволил уголкам губ дрогнуть в усмешке.
– Правда ли, что Сильнейший не может отказать в поединке тому, кто усомнится в его праве занимать кресло Главы Совета?
– Я уничтожу тебя, – сказал отец почти ласково. – Это будет больнее, чем жертвенный нож. Намного больнее.
– Тогда, может быть, приступим? Если ты не возражаешь.
Сильнейший кивнул членам Совета, и те раскинули руки, шаг за шагом отступая к краям площадки. Защитный купол накрыл место поединка. Внутреннему взору он представлялся дымкой, затемнившей и без того темное небо. Взгляды, обычные и магические, легко проникнут сквозь купол; он предназначен не дать смертельным заклятиям вырваться наружу и попасть в зрителей.
Противники остались вдвоем. Кар снова посмотрел отцу в глаза.
– Прощай, сын, – сказал тот.
– Прощай, – ответил Кар. – Знаешь, ты был прав. Твоя кровь в моих жилах не делает меня твоим сыном. И ты никогда не был мне отцом.
Вместо ответа Амон ударил. Простым заклятием, Кар знал его с первых лет обучения. Но Сила, вложенная в обычный приказ, не была Силой ученика или даже опытного мага. Сердце Кара послушно замерло. Кровь остановилась, мертвенная слабость разлилась по телу. Теряя сознание, он на остатках воли бросил ответный приказ. И отступил, судорожно глотая воздух.
Сильнейший смял заклятие Кара небрежно, как лист бумаги, но Кар ударил снова, на крохотный миг опередив отца. Грубо и незатейливо, упрощенной версией кокона, что некогда пытался применить Ирэн. Отец поднял руку, отбив заклятие на лету.
Теперь оба ударили одновременно, одним и тем же заклятием. Огненные молнии скрестились в воздухе и угасли, не причинив вреда. Вспышка разогнала наступивший сумрак, на миг ярко осветив отцовское лицо. Глаза Сильнейшего сверкнули.
– Жаль, – выдохнул он. – Из тебя вышел бы отличный Сильный.
– Люблю, знаешь ли, прыгать через ступеньки, – Кар метнул серебристый луч смерти Амону в грудь.
И упал на колено, когда Сильнейший легким движением развернул заклятие. Серебряная стрела вонзилась в левое плечо Кара, лишь по случайности не попав в сердце. Рука повисла плетью. Над головами вскрикнул грифон.
– Потому и закончишь сломанной шеей, – новый луч полетел вдогонку первому.
Не успевая отбить его, Кар упал на бок, и луч вонзился в купол. Тихий звон, неслышимый уху, обозначил сработавшую защиту. Вскакивая, Кар ударил что есть Силы, не лучом – копьем из серебристого света. И понял, что шутки кончились.
До сих пор отец лишь проверял его, подобно как фехтовальщик испытывает защиту противника. Теперь пришло время настоящей схватки.
Заклятие Кара вспыхнуло в воздухе, неспособное коснуться Сильнейшего. Тот стоял, расставив ноги и спокойно скрестив на груди руки. Из глаз его текла тьма.
Сила. Сила, такая древняя, что горы старились и рассыпались прахом, и вскипали новые, а она замечала их не больше, чем звери замечают смену шерсти по весне. Непокорная, дикая Сила, отголосок божественной жизни, возжигавшей некогда огни миров. Сила, направлявшая бег планет по орбитам и звонкий путь лесного ручейка, извергавшая молнии с неба и мокрых голых мышат из утробы матери.
Безумие первых магов, вздумавших покорить Силу. Великие сражения, не оставившие даже отсвета в памяти людей. Величие победителей, Владеющих Силой, хозяев мира, чьи города вздымались к небесам, когда прочие люди едва научились владеть огнем. Слава Империи, столь великой, что даже имя Бога в ней забыто, как ненужное. Искусства и науки, не знающие равных. Вершина славы – умение повелевать временем и пространством, способность прорвать невидимую завесу, распространив власть на другие миры.
И падение, горше которого нет. Кровь, великая кровь древнего народа, насквозь пропитавшая землю. Грязные, опьяневшие от крови дикари, рабы, полуживотные, без разбора убивавшие мужчин, женщин и детей. Трупы, сваленные в кучи на улицах древних городов. Измученные, полумертвые от страха и боли, выжившие – девяносто четыре человека, сорок ослабевших, умирающих грифонов. Долина, веками служившая рабочим кабинетом лучшим из лучших – отныне единственное пристанище. Отчаяние. Голод. Страх. И во мраке, как в мягкой земле, посеянные ростки новой славы.
Он был там, он видел все. Случайность задержала его вдали от столицы, когда последняя победа магов захлопнула Врата, спася мир и погубив его хозяев. Он, тогда еще даже не Сильный – просто Амон, два месяца прятался в лесах обезумевшей Империи. Он был ранен и не мог исцелиться, он голодал и не мог приманить даже крысу. Он научился охотиться. Добывать огонь, высекая искру, как дикарь. Строить шалаш из веток, непрочную защиту от непогоды. Когда способность рассуждать частично вернулась к нему, Амон пошел на север, к горам.
Тот путь, что за сутки преодолевали грифоньи крылья, у него занял больше месяца.
Ускользая от лавин, срываясь в ущелья, замерзая почти до смерти в заснеженных впадинах, передвигаясь ползком из-за сломанной ноги, он шептал слова проклятий, а ветер разносил их, обращая в торжественные клятвы. И Амон клялся, глотая слезы и пот, клялся – выжить. Отомстить. Напоить землю кровью дикарей. Вернуть Империю.
Он сдержал клятву. Последний из спасшихся, одолевший соперников, он железной рукой правил остатками Владеющих Силой. Его ум, изощренный тысячелетием жизни, долго и основательно готовил падение Империи дикарей. Против множества – хитрость, против мощи – предательство. Он не спешил. Плод его мести созрел в темноте и налился соком. Горе тому, кто посмел встать у него на пути.
Кар обнаружил, что стоит на коленях, обливаясь слезами и с мольбой протянув к отцу руки – прося не милости, а смерти. Сильнейший возвышался над ним, величественный и мрачный, как гора. Прекрасный, как Бог. Мир потускнел и смялся, будто сброшенный плащ, готовясь лечь к ногам великого Амона.
«Магия Воли, – с отчаянием подумал Кар. – Воля… Эриан».
В последнем, отчаянном порыве, всей силой души призвал воспоминания. Меч в императорской руке: «Убей меня, если хочешь»; растрепанная девчонка у костра, чумазая, с грязным одеялом на плечах; стада аггарских овец; нескладные тонконогие жеребята на лугу; золотистый хлеб на полях Империи.
– Ты не сможешь, – прохрипел Кар, поднимаясь с колен. – Мы тебе не позволим.
По древней Воле Сильнейшего он ударил своей, восставшей из небытия на крыше дворца. Ударил надеждой в глазах брата, детским смехом, золотом грифоньих крыльев. Жизнью – смерть.
